Она не ходила на Гревскую площадь. Ей было достаточно, что Барба, как на проповедь, сводила туда детей и не упустила ни одной подробности в своем мрачном рассказе об увиденном: ни светлых волос Грязного Поэта, развевающихся перед его распухшим лицом, ни черных чулок, скрутившихся штопором на тощих лодыжках, ни роговой чернильницы и гусиного пера, оставленных у него на поясе суеверным палачом.
«Я не вынесу такого существования!» – подумала она на третий день, после очередной бессонной ночи.
На тот же вечер Дегре назначил ей встречу у себя дома, на мосту Нотр-Дам. Оттуда он отведет ее к важным особам для заключения тайного договора, завершающего это странное дело, которое позднее назовут «делом маленького торговца вафлями».
Условия Анжелики были приняты. В обмен она передаст три ящика напечатанных, но не обнародованных памфлетов, из которых эти господа полицейские устроят, вероятно, славный костер.
И все пойдет своим чередом. Анжелика снова разбогатеет. Только ей одной будет предоставлено право изготавливать и продавать по всему королевству напиток под названием «шоколад».
«Я больше не могу выносить эту жизнь!» – снова подумала она.
Еще не рассвело, и Анжелика зажгла свечу. В зеркале на туалетном столике отражалось ее бледное, осунувшееся лицо.
«Зеленые глаза, – сказала она про себя. – Цвет, приносящий несчастье. Да, это так. Я приношу несчастье всем, кого люблю… или кто любит меня.
Поэт Клод?.. Повешен. Никола?.. Сгинул. Жоффрей?.. Сожжен заживо».
Анжелика сдавила виски. Она дрожала так, что было трудно дышать. Но ладони оставались холодными.
«Для чего я веду борьбу с этими сильными, обладающими властью мужчинами? Мое ли это дело? Место женщины в домашнем кругу, возле любимого супруга, в теплом спокойном доме, где спит в колыбельке ребенок. Ты помнишь, Жоффрей, тот маленький замок, где родился Флоримон?.. За окнами бушевала горная гроза, а я, прижавшись, сидела у тебя на коленях и с испугом и доверием смотрела на твое необыкновенное лицо, на котором играли отсветы огня… Как ты умел смеяться, обнажая белые зубы! Или же я ложилась на нашу широкую кровать, а ты пел своим глубоким бархатным голосом, который походил на горное эхо. И я засыпала. Ты был для меня всем… Во сне я говорила себе, что мы будем счастливы вечно…»
Спотыкаясь, Анжелика пересекла комнату, упала на колени возле кровати и зарылась лицом в смятые простыни.
– Жоффрей, любовь моя!.. – раздался ее долго сдерживаемый крик. – Вернись, Жоффрей, любовь моя, не покидай меня одну… Вернись!
Но он никогда не вернется, она это знала. Он ушел очень далеко. Где теперь его найти? Нет даже могилы, на которой она могла бы молиться… Ветер развеял над Сеной его пепел.
Перед глазами возникла река, ее плавно бегущие волны и сверкающая гладь под лучами заходящего солнца.
Анжелика встала. Ее лицо было мокро от слез.
Она села к столу, взяла белый лист бумаги и очинила перо.
«Когда, господа, вы прочтете это письмо, меня уже не будет в живых. Я знаю, что преступно покушаться на свою жизнь, но в этом преступлении я полагаюсь на Господа Бога, которому ведомы наши души. Уповаю на Его милосердие. Поручаю двоих детей своих справедливости и доброте короля. В обмен на молчание, от которого зависит честь королевской семьи и которое я свято соблюла, прошу его величество отечески позаботиться об этих маленьких жизнях, начавшихся под знаком таких несчастий. Если король не вернет им имя и наследство их отца, графа де Пейрака, то молю его величество предоставить им хотя бы средства к существованию сейчас и позднее позаботиться об их образовании и деньгах, необходимых для обзаведения…»
Она добавила еще несколько подробностей, касающихся жизни детей, испросив также защиты для юного сироты Шайу. Второе письмо она адресовала Барбе, заклиная ее никогда не оставлять Флоримона и Кантора и отписав ей то немногое, что имела: платья и драгоценности.
Она вложила и второе письмо в конверт и запечатала его.
Ей стало легче. Она занялась своим туалетом, оделась и провела все утро в комнате детей. Их вид подействовал на нее благотворно. Но ее не терзала мысль, что она навсегда их покинет. Они в ней не нуждались. У них есть Барба, они любят ее, и она отвезет их в Монтелу. Они вырастут под солнцем, на свежем деревенском воздухе, далеко от этого грязного, вонючего Парижа.
Да Флоримон и так уже отвык от матери, которая возвращалась только поздно вечером в его королевство, где он царил среди двух служанок, собаки Пату, игрушек и птиц. Но так как игрушки приносила все-таки Анжелика, то дети бросались ей навстречу, крича и требуя все нового. В этот день Флоримон дергал свое красное платьице из дрогета.
– Матушка, – спросил он, – когда у меня будут короткие штанишки? Вы знаете, я ведь теперь мужчина.
– Мой дорогой, у тебя уже есть шляпа с красивым розовым пером. А многие мальчики твоего возраста довольствуются чепчиком, как Кантор.
– А я хочу штанишки! – закричал Флоримон, бросив на пол игрушечную трубу.
Анжелика ушла. Она не хотела поддаваться гневу и наказывать ребенка.