Анж Питу

Все с дрожью слушали, буквально впитывали первые слова, сорвавшиеся с королевских уст.

– Сударыня, – начал Людовик XVI, – за всеми этими событиями мне позабыли подать ужин. Не будете ли вы любезны накормить меня ужином здесь?

– Здесь? – в изумлении воскликнула королева.

– Стоит вам захотеть…

– Но государь…

– Ах да, вы беседуете. Что ж, я тоже побеседую… за ужином.

Простое слово «ужин» охладило всеобщий энтузиазм. Но, услышав слова: «Я тоже побеседую за ужином», даже королева не смогла удержаться от мысли, что в подобном спокойствии есть известная доля героизма.

Своим спокойствием король явно желал подчеркнуть ужас происходящих событий.

О да! Дочь Марии Терезии не могла допустить, что в подобный момент потомок Людовика Святого может думать об удовлетворении обычных телесных нужд.

Мария Антуанетта ошибалась. Король просто хотел есть.

XXVI. Как ужинал король 14 июля 1789 года

По распоряжению Марии Антуанетты королю накрыли небольшой столик в кабинете королевы.

Однако случилось нечто прямо противоположное тому, на что она рассчитывала. Воцарилось молчание, которым Людовик XVI воспользовался исключительно для того, чтобы все внимание посвятить ужину.

Пока Мария Антуанетта пыталась подогреть остывший энтузиазм, король поглощал пищу.

Офицеры, которые не находили, что сей гастрономический сеанс достоин потомка Людовика Святого, сбились в кучки и вели себя с меньшей почтительностью, чем того требовали обстоятельства.

Королева залилась краской, в каждом ее жесте проскальзывало раздражение. Этой тонкой, аристократичной и нервной натуре было явно непонятно такое зримое преобладание материального над духовным. Она подошла к столу, чтобы заставить вновь приблизиться тех, кого появление короля вынудило отойти в сторонку.

– Государь, – осведомилась королева, – нет ли у вас каких-либо приказаний?

– Каких еще приказаний, сударыня? – отвечал король с набитым ртом. – Быть может, в этот трудный момент вы будете нашей Эгерией[147]?

Сказав это, он отважно набросился на куропатку с трюфелями.

– Государь, – отозвалась королева, – Нума был королем мирным. А поскольку сегодня все уверены, что нам нужен воинственный король, вы, ваше величество, желая выбрать себе античный образец, должны быть Ромулом, раз уж не можете быть Тарквинием[148].

Король улыбнулся спокойной, чуть ли не блаженной улыбкой.

– А эти господа тоже настроены воинственно? – спросил он, повернувшись к кучке офицеров, и его глаза, заблестевшие после плотной еды, показались им полными отваги.

– Да, государь! – в один голос воскликнули они. – Война! Нам нужна лишь война!

– Господа, – остановил их король, – я рад, так как вижу, что, если будет надо, могу на вас рассчитывать. Но сейчас у меня есть два советчика: государственный совет и мой желудок. Первый советует мне, что я должен делать, а следую я советам второго.

Рассмеявшись, он протянул слуге полную объедков тарелку и взял чистую.

Ропот изумления и гнева пробежал по толпе дворян, из которых любой по первому знаку короля готов был пролить за него кровь.

Королева отвернулась и топнула ножкой.

К ней подошел принц де Ламбеск.

– Вот видите, государыня, – проговорил он, – его величество думает так же, как я: лучше подождать. Так велит благоразумие, и откуда бы ни проистекало это мое качество, мы живем в такие времена, что оно просто необходимо.

– Да, сударь, необходимо, – до крови кусая губы, согласилась королева.

И, смертельно опечаленная, она прислонилась к камину; взгляд ее был устремлен в ночь, а душа разрывалась от отчаяния.

Такое разногласие между королем и королевой поразило всех собравшихся. Королева едва сдерживала слезы. Король же продолжал ужинать с отменным аппетитом, присущим семейству Бурбонов и даже вошедшим в поговорку.

Зал понемногу опустел. Группки людей таяли, как под лучами солнца тает в саду снег, обнажая островки черной унылой земли.

Королева, увидев, как исчезает на глазах группа воинственных офицеров, на которых она так рассчитывала, решила, что могущество ее развеялось, словно громадные рати ассирийцев и амалекитян[149] развеялись когда-то от одного дуновения господа и навсегда исчезли в пучине моря или забвения.

Очнуться королеву заставил нежный голосок графини Жюль, которая подошла к ней вместе с г-жой Дианой де Полиньяк, своей невесткой.

При звуках ее голоса в сердце гордой женщины вновь забрезжило будущее – приятное будущее с цветами и пальмами: искренний и преданный друг стоит больше десяти королевств.

– О, это ты, ты, – шептала она, обнимая графиню, – значит, все же у меня есть еще друг.

И давно сдерживаемые слезы заструились из глаз, потекли по щекам, увлажнили грудь, но были они не горькими, а отрадными, они не стесняли ей дыхание, а, напротив, позволили вздохнуть полной грудью.

Последовало несколько мгновений тишины, во время которых королева продолжала обнимать графиню.

Молчание нарушила герцогиня, так и не выпустившая руки золовки.

– Государыня, – начала она робко, почти застенчиво, – я надеюсь, вы не отвергнете проект, с которым я хочу вас ознакомить.