Анж Питу

– Понятно. Вы ведь говорите по-немецки, герцогиня, – заметила королева с улыбкой, полной невыразимой печали, – это я вас выучила. Хоть в этом дружба с королевой оказалась вам полезной, я рада.

Затем, повернувшись к графине Жюль, она продолжала:

– Мне не хочется вас разлучать, милая графиня. Вы хотите остаться, и я ценю ваше желание. Но мне страшно за вас, я хочу, чтобы вы уехали, даже приказываю вам уехать!

Тут голос Марии Антуанетты пресекся от душившего ее волнения, и, несмотря на всю свою силу воли, она не смогла бы сдержаться, не услышь она внезапно голос короля, не принимавшего никакого участия в только что описанной нами сцене.

Его величество ел в этот миг десерт.

– Сударыня, – говорил король, – к вам кое-кто пришел, вы предупреждены о визите.

– Но, государь, – воскликнула Мария Антуанетта, отрекаясь от всех чувств за исключением королевского достоинства, – прежде вам следует отдать приказы. Видите, здесь осталось только трое, и как раз к ним-то у вас и есть дела: к господину де Ламбеску, господину Безанвалю и господину де Брольи. Приказывайте, ваше величество!

Король неуверенно оторвал от тарелки осоловелый взгляд.

– Что вы обо всем этом думаете, господин де Брольи?

– Государь, – ответил престарелый маршал, – если вы удалите армию из Парижа, скажут, что парижане вас разгромили. Если оставите, армия сама должна разгромить их.

– Недурно сказано! – пожимая руку маршалу, воскликнул король.

– Весьма недурно! – подхватил г-н де Безанваль.

Один принц де Ламбеск довольствовался тем, что покивал головой.

– Ну, и что же дальше? – полюбопытствовал король.

– Скомандуйте «Марш!», – посоветовал старик маршал.

– Вот именно – марш! – вскричала королева.

– Ну что ж, раз вы все хотите – марш! – согласился король.

В этот миг королеве передали записку следующего содержания:

«Ради всего святого, государыня, не спешите! Я ожидаю аудиенции у вас».

– Это его почерк, – прошептала королева. И, повернувшись, громко осведомилась: – Скажите, господин де Шарни у меня?

– Он прискакал весь в пыли и, кажется, даже в крови, – отозвалась камеристка.

– Одну минутку, господа, – обратилась королева к де Безанвалю и де Брольи, – подождите меня, я скоро вернусь.

И она поспешно вышла из комнаты.

Король даже не повернул головы.

XXVII. Оливье де Шарни

Зайдя к себе в будуар, королева увидела там автора записки, принесенной ей камеристкой. Это был человек лет тридцати пяти, высокий, с лицом, свидетельствовавшим о силе и решительности; его серо-голубые глаза, живые и проницательные, как у орла, прямой нос и выступающий подбородок придавали лицу воинственное выражение, которое подчеркивалось изяществом, с каким он носил камзол королевского гвардейца.

Руки его в мятых и изодранных батистовых манжетах все еще дрожали.

Шпага была изогнута и плохо входила в ножны.

Когда королева вошла, мужчина быстро расхаживал по будуару, одолеваемый тысячью лихорадочных, беспокойных мыслей.

Мария Антуанетта подошла прямо к нему.

– Господин де Шарни! – вскричала она. – Вы здесь?

Видя, что тот, к кому она обратилась, согнулся в почтительном по всем правилам этикета поклоне, она отослала камеристку, и та вышла из будуара, притворив за собой дверь.

Едва дверь закрылась, как королева с силой схватила г-на де Шарни за руку и воскликнула:

– Граф, почему вы здесь?

– Потому что я счел своим долгом приехать сюда, государыня, – отвечал граф.

– Напротив: ваш долг – находиться подальше от Версаля, поступать так, как было условлено, повиноваться мне, вести себя, как это делают все мои друзья, которых беспокоит моя судьба. Ваш долг – ничего не приносить в жертву моему року, ваш долг – покинуть меня.

– Покинуть вас? – воскликнул граф.

– Да, бежать от меня без оглядки.

– Бежать? А кто же от вас убежал, ваше величество?

– Умные люди.

– Я считаю себя достаточно умным, государыня, поэтому и вернулся в Версаль.

– Откуда?

– Из Парижа.

– Из мятежного Парижа?

– Из Парижа кипящего, опьяненного, кровавого.

Королева положила ладони ему на лицо.

– О, никто, даже вы, – проговорила она, – не приезжает ко мне с добрыми вестями.

– Государыня, при теперешних обстоятельствах вам следует просить у своих посланцев одного – правды.

– Разве то, что вы только что мне сказали, правда?

– Как обычно, ваше величество.

– Вы преданный и отважный человек, сударь.

– Я лишь верный подданный, государыня, и все.

– Сделайте одолжение, сударь, не говорите пока ни слова. Вы приехали в минуту, когда сердце мое разрывается на части, а все мои друзья впервые в жизни одолевают меня сегодня правдой, которую вы говорили мне всегда. Ох уж эта правда, граф: скрывать ее от меня долее стало невозможно, она во всем – в багровом небе, в воздухе, полном мрачных звуков, в бледных и серьезных лицах придворных. Нет, нет, граф, первый раз в своей жизни не говорите мне правду.

Граф внимательно посмотрел на королеву.

– Все верно, – подтвердила та, – вам известна моя смелость и теперь вы удивлены, не так ли? Погодите, вы еще только начали удивляться.

Господин де Шарни вопросительно вскинул брови.

– Скоро сами увидите, – с судорожным вздохом проговорила королева.