Анж Питу

Охваченная переполнившими ее чувствами, королева не заметила молчаливого рукопожатия, которым обменялись в темноте Шарни и Андреа.

Это было всего лишь рукопожатие, однако на нижних ступенях лестницы Андреа оказалась первой, и Шарни увидел ее первую и прикоснулся к ней первой.

Королева, подведя детей к королю, велела им поцеловать его; дофин, заметив на отцовской шляпе новую кокарду, которая в свете факелов казалась обагренной кровью, с детской непосредственностью воскликнул:

– Отец, что это у вас на кокарде? Кровь?

А это был красный цвет нации.

Королева вскрикнула и тоже посмотрела на кокарду.

Король наклонился, чтобы поцеловать дочь, однако на самом деле он хотел скрыть свой стыд.

С глубоким отвращением Мария Антуанетта сорвала злосчастную кокарду, не понимая, что этим порывом благородного негодования она до глубины души оскорбила всю нацию. Придет день, и нация отомстит ей за это.

– Выбросьте ее, сударь, – проговорила она, – выбросьте поскорее.

Она швырнула кокарду на ступени, прямо под ноги эскорта, провожавшего короля в его покои.

Такое резкое изменение в направлении мыслей охладило весь супружеский восторг королевы. Она стала незаметно искать глазами Шарни, который скромно стоял в стороне, как подобает солдату.

– Благодарю вас, сударь, – обратилась она к нему, когда их взгляды встретились, хотя Шарни явно этого не хотелось, – благодарю вас, вы достойно сдержали свое слово.

– С кем это вы говорите? – осведомился король.

– С господином де Шарни, – храбро отвечала она.

– Ах да, бедный Шарни, нелегко ему было ко мне пробиться. А где Жильбер? Что-то я его не вижу, – добавил он.

После полученного накануне урока королева была настороже.

– Идемте ужинать, государь, – сказала она, меняя тему разговора. – Господин де Шарни, – продолжала она, – разыщите графиню де Шарни, и пускай она идет с вами. Мы будем ужинать в семейном кругу.

Она вновь чувствовала себя королевой. Но она вздохнула при мысли, что печальный Шарни повеселел.

X. Фулон

Бийо купался в блаженстве.

Он взял Бастилию; освободил Жильбера; он отличен Лафайетом, который назвал его по имени.

Наконец, он видел похороны Фулона.

Немногие люди в ту эпоху были столь ненавидимы, как Фулон; соперничать с ним в этом отношении мог, пожалуй, один-единственный человек, его зять Бертье де Савиньи.

Обоим повезло на другой день после падения Бастилии.

Фулон умер, а Бертье бежал.

Всеобщая ненависть к Фулону достигла своего пика, когда после отставки господина Неккера он согласился принять пост добродетельного женевца, как называли в те времена г-на Неккера, и три дня пробыл генеральным контролером.

Поэтому на его похоронах изрядно попели и поплясали.

Кому-то пришло в голову вытащить тело из гроба и повесить его, но Бийо влез на тумбу и произнес речь о том, что мертвых следует уважать, так что катафалк беспрепятственно продолжал путь.

Что до Питу, он был причислен к героям.

Питу был другом гг. Эли и Юлена, которые оказывали ему честь своими поручениями.

Кроме того, он был доверенным лицом Бийо, того самого Бийо, который был отмечен, как мы уже сказали, самим Лафайетом, причем Лафайет время от времени поручал фермеру охранять его, ценя широкие плечи и достойные Геракла кулаки Бийо.

С тех пор как король прибыл в Париж, Жильбер, которого г-н де Неккер свел с лицами, возглавлявшими Национальное собрание и муниципалитет, без устали трудился над воспитанием новорожденной революции.

Поэтому ему было не до Бийо и не до Питу, и те со всем пылом ринулись в собрания третьего сословия, на которых вовсю спорили о высокой политике.

Наконец, однажды, когда Бийо, который перед тем три часа кряду излагал перед выборщиками свои воззрения на снабжение Парижа и теперь, утомясь от собственной болтовни, но в глубине души гордясь своим красноречием, предавался блаженному отдохновению под монотонный ропот речей других ораторов, которых он и не думал слушать, примчался смущенный Питу, угрем проскользнул в залу собраний в ратуше и взволнованным голосом, разительно отличавшимся от обычного его рассудительного тона, воскликнул:

– Господин Бийо! Дорогой господин Бийо!

– Ну? Что такое?

– Большая новость!

– Добрая?

– Блистательная!

– Что случилось?

– Вы знаете, я ходил в Клуб добродетелей, что у заставы Фонтенбло.

– Да, знаю. И что же?

– Что же? Там сказали неслыханную вещь.

– Какую?

– Вы знаете, что этот негодяй Фулон притворился мертвым и даже разыграл собственные похороны?

– Как! Неужели он притворился мертвым? Как! Неужели он разыграл свои похороны? Черт побери, он в самом деле умер, я же сам видел, как его хоронили.

– Так вот, господин Бийо, он жив.

– Жив?

– Жив, как мы с вами.

– Ты не в своем уме!

– Дорогой господин Бийо, я в своем уме. Предатель Фулон, враг народа, кровопийца и спекулянт, вовсе не умер.

– Говорю тебе: его похоронили, у него был апоплексический удар, и повторяю, я видел, как его хоронили, и сам остановил людей, которые хотели вытащить его из гроба и повесить.

– А я только что видел его живым, вот!

– Ты видел?