Анж Питу

Под влиянием столь внушительного зрелища разговоры смолкли, и все, стоявшие как отдельными группами, так и стройными шеренгами, приготовились слушать речи, которыми стороны собирались обменяться по сему случаю.

Байи, почтенный ученый-астроном, сделавшийся против воли сначала депутатом, затем мэром, а теперь и оратором, приготовил длинную торжественную речь. По всем правилам риторики в первой части своей речи он хотел воспеть деятельность короля, начиная с прихода к власти г-на Тюрго и кончая взятием Бастилии. Еще немного – таково уж свойство красноречия, – и он сделал бы короля главным вдохновителем всех событий, которым народ всего-навсего подчинился, притом неохотно.

Байи был весьма доволен написанной речью, когда случай – о нем он рассказал в своих мемуарах – предоставил ему новое вступление, гораздо более яркое, чем то, что он сочинил. Оно, кстати, только и осталось в памяти народа, всегда готового подхватить удачную, а главное, меткую фразу, основанную к тому же на реальных фактах.

Идя вместе с выборщиками и старшинами к месту встречи короля, Байи встревожился из-за того, что ключи, которые они собирались вручить Людовику, очень уж тяжелы.

– Неужто вы думаете, – со смехом спросил он, – что, продемонстрировав эти громадины королю, я еще возьму на себя труд тащить их обратно в Париж?

– А что же вы сделаете? – поинтересовался один из выборщиков.

– Да просто отдам вам, – ответил Байи, – или же выброшу в первую попавшуюся канаву.

– Да что вы такое говорите! – вскричал возмущенный выборщик. – Разве вы не знаете, что эти ключи город Париж преподнес Генриху Четвертому после осады? Да это же бесценная реликвия!

– Вы правы, – согласился Байи. – Ключи, преподнесенные Генриху Четвертому, покорителю Парижа, теперь переходят к Людовику Шестнадцатому, который… Да, – заключил достойный мэр, – антитеза получается превосходная.

И тут же, взяв карандаш, он приписал к своей речи следующее вступление:

«Государь, перед вами – ключи от славного города Парижа. Это те самые ключи, что были вручены Генриху IV. Он отвоевал себе народ, сегодня же народ отвоевал себе короля».

Фраза вышла удачной и точной, она врезалась в память парижанам и надолго пережила все речи и даже труды Байи.

Что же до Людовика XVI, то он благодарно кивнул, однако покраснел, так как за почтительностью и цветами красноречия уловил едкую иронию эпиграммы.

Затем он еле слышно пробормотал:

– Мария Антуанетта не дала бы сбить себя с толку этой ложной уважительностью и ответила бы злосчастному астроному вовсе не так, как это собираюсь сделать я.

Слишком внимательно выслушав начало речи г-на Байи, Людовик XVI дальше уже не слушал и целиком пропустил речь г-на Делавиня, председателя выборщиков.

Наконец речи подошли к концу, и король, опасаясь, что покажется недостаточно довольным любезностями, сказанными в его адрес, весьма достойно и без намеков на прозвучавшие слова ответил, что знаки уважения, оказанные ему городом Парижем и выборщиками, доставили ему бесконечное счастье.

Затем он отдал приказ двигаться дальше.

Но прежде чем пуститься в путь, король удалил свою охрану, ответив сим жестом благородного доверия на полукомплименты, сделанные ему муниципалитетом посредством председателя выборщиков и г-на Байи.

Оставшаяся без конвоя и окруженная огромной толпой национальных гвардейцев и зевак, карета покатила быстрее.

Жильбер со своим спутником Бийо продолжали идти подле правой дверцы.

В тот миг, когда карета ехала через площадь Людовика XV, на другом берегу Сены послышался выстрел, и в голубое небо взвился легкий белый дымок, похожий на облачко ладана.

Жильбер ощутил мощный удар, словно эхо выстрела потрясло все его тело. На секунду у него перехватило дыхание, он поднес руку к груди, которую пронзила резкая боль.

Одновременно вокруг королевской кареты послышались испуганные возгласы: какой-то женщине пуля угодила под правую лопатку, и бедняжка рухнула как подкошенная.

Но та же самая пуля мигом раньше попала в одну из пуговиц Жильберова кафтана – массивную, сделанную по моде того времени из вороненого железа и граненую.

Пуля отскочила от защитившей Жильбера пуговицы, потому-то он и ощутил удар и боль в груди.

Кроме того, она вырвала клочок из его жабо и черного жилета.

Отскочив от пуговицы Жильбера, пуля наповал сразила несчастную женщину; умирающую, истекавшую кровью, ее поспешно отнесли в сторону.

Король слышал выстрел, но ничего не заметил.

Улыбнувшись, он наклонился к Жильберу и сказал:

– Там в мою честь жгут порох.

– Да, ваше величество, – отозвался Жильбер.

Он не стал говорить королю, что думает относительно такого приветствия.

Но про себя он признал, что причины для опасений у королевы были: не заслони он собою всю дверцу кареты, отскочившая от его пуговицы пуля угодила бы прямиком в короля.

Но чья же рука столь умело направила этот выстрел?

Тогда этого никто не пожелал выяснять, а теперь этого и подавно никто не узнает…

Побледневший Бийо не отрываясь смотрел на разорванные жабо и жилет Жильбера, заставляя Питу с удвоенной силой кричать: «Да здравствует отец французов!»