Анж Питу

— Да, — сказала она хрипло, — да, правда, он явил мне во сне отвратительную машину; но я и поныне не знаю, существует ли эта машина в действительности?

— Не знаю, что он вам показал, ваше величество, — продолжал Жильбер, довольный произведенным впечатлением, — но я доподлинно знаю, что нельзя оспаривать титул ученого у человека, приобретающего такую власть над себе подобными.

— Себе подобными! — презрительно пробормотала королева.

— Пусть я ошибаюсь, — продолжал Жильбер, — но в этом случае он обладает еще большим могуществом, ибо склоняет до своего уровня под гнетом страха головы королей и князей земли.

— Позор, повторяю вам, позор тем, кто злоупотребляет слабостью и доверчивостью.

— Иными словами, позор тем, кто пользуется наукой?

— Химеры, ложь, подлость!

— Что это значит? — спокойно спросил Жильбер.

— Это значит, что Калиостро — подлый шарлатан и что его так называемый магнетический сон — преступление.

— Преступление?

— Да, преступление! — настаивала королева. — Ибо это воздействие пойла, отравы, яда, и человеческое правосудие в моем лице сумеет настигнуть и покарать тех, кто изготовляет подобные зелья.

— Ваше величество, ваше величество, — терпеливо увещевал Жильбер, — молю вас о снисхождении к тем, кто совершил ошибку в этом мире.

— А, так вы раскаиваетесь?

Королева заблуждалась: по мягкому голосу Жильбера она заключила, что он просит за себя.

Она заблуждалась, и этим своим преимуществом Жильбер не преминул воспользоваться.

— В чем? — спросил он, устремив на Марию Антуанетту пылающий взор; она не смогла выдержать его и опустила глаза, как от света солнечного луча.

Преодолев смятение усилием воли, она сказала:

— Королеве не задают вопросов и не могут нанести обиды; вы новичок при дворе, и запомните это; но вы, кажется, говорили о тех, кто совершил ошибку, и взывали к моему снисхождению?

— Увы, ваше величество, — сказал Жильбер, — какое человеческое существо можно назвать непогрешимым? То, которое так глубоко забилось в скорлупу своей совести, что уже недоступно постороннему глазу? Вот что часто именуют добродетелью. Будьте снисходительны, ваше величество.

— Но если так рассуждать, — неосторожно начала королева, — то для вас, сударь, для вас, ученика тех людей, чей взгляд ищет истину даже на дне сознания, нет добродетельных существ?

— Это верно, ваше величество.

Она разразилась смехом, в котором звучало откровенное презрение.

— Помилуйте, сударь! — воскликнула она. — Извольте вспомнить, что вы не на площади, где вас слушают глупцы, крестьяне и патриоты.

— Поверьте, ваше величество, я знаю, с кем говорю, — возразил Жильбер.

— Тогда больше почтения, сударь, либо больше притворства. Окиньте взглядом свою жизнь, измерьте глубины совести, — а она у людей, которые трудились на самых разных поприщах, несмотря на их гений и опыт, должна быть такая же, как и у всех смертных; припомните хорошенько все, что было в ваших помыслах низкого, вредного, преступного, все жестокости, насилия, даже преступления, какие вы, быть может, совершили. Не перебивайте меня! И когда вы подведете итог, господин доктор, склоните смиренно голову и не приближайтесь более в надменной гордыне к обиталищу королей, ведь им — во всяком случае, пока не будет суждено иначе — доверено Богом читать в душах людей, преступивших закон, проникать в глубины их совести и налагать без жалости и снисхождения кару на виновных. Вот что вам надлежит сделать, сударь. Раскаяние вам зачтется. Поверьте мне, лучшее средство исцелить столь больную душу, как ваша, было бы стать отшельником и жить вдали от почестей, ибо они внушают людям ложные представления об их величии. Так что я посоветовала бы вам держаться подальше от двора и отказаться от желания врачевать недуги его величества. Вам следует взяться за лечение, которое угоднее Господу, нежели любое другое: вам надо излечить самого себя. У древних ведь даже есть поговорка: «Ipse cura, medici»[30].

Однако, вместо того чтобы возмутиться этим предложением, которое королева считала самым неприятным для Жильбера завершением беседы, он мягко ответил:

— Я уже сделал все, что мне советует ваше величество.

— Что сделали, сударь?

— Я подумал.

— О себе?

— Да, о себе, ваше величество.

— Ну и как, верно ли я угадала то, что вы увидели в глубинах собственной души?

— Не знаю, что имеет в виду ваше величество, но сам я понимаю, что человек моих лет, должно быть, не однажды прогневил Бога!

— Вы всерьез говорите о Боге?

— Да.

— Вы?

— Почему бы и нет?

— Ведь вы философ! Разве философы верят в Бога?

— Я говорю о Боге, и я верю в Бога.

— И вы не удаляетесь от света?

— Нет, ваше величество, я остаюсь.

— Берегитесь, господин Жильбер.

И на лице королевы появилось выражение смутной угрозы.

— О, я хорошо все обдумал, ваше величество, и пришел к выводу, что я не хуже других: у каждого свои грехи. Я почерпнул эту аксиому не из книг, но из знакомства с другими людьми.

— Так вы всезнающи и безупречны? — насмешливо спросила королева.