Формирующийся средний класс, на который идеологи российского капитализма возлагали такие большие надежды, под катком финансового кризиса сильно сдулся. Но в том, что он никак не сформируется, виноваты даже не столько кризис и не столько не позволяющая ему подняться коррупция, сколько нравственная традиция. В России, где со времен незапамятных моральной доблестью считалось нестяжательство, потребление всегда хаяли, отождествляя его с чем-то вроде обжорства и хапошничества. В советские времена эту традицию поддержали в силу того, что и потреблять было нечего, а изобилие было синонимом не столько далекого коммунизма, сколько близкого империализма. Поэтому сам показ западных витрин рассматривали как контакт с агентами влияния и считали идеологической диверсией. Помню, когда я работал корреспондентом «Правды» во Франции, мы зашли с одним провинциальным партийным работником в супермаркет. Он настолько ошалел от вида теперь уже привычного для нас изобилия продовольственных товаров, что с партийной принципиальностью пожаловался на меня в посольство за то, что я ему «подстроил провокацию». А другой — с более развитыми мозгами — попросил сфотографировать его на фоне мясной лавки, пояснив, что хочет теще показать, как за бугром живут. А ведь такие фотографии тоже могли счесть за «идеологическую диверсию». Таковы тогда были представления о потреблении. В современном мире потребление, при условии, что оно базируется не на ложных, а на разумных потребностях, стимулирует развитие общества. Как отмечал академик Вячеслав Иноземцев, «в западном мире с постиндустриальной экономикой самой важной инвестицией становится потребление. И человек, вовлеченный в потребление, в этих условиях не деградирует, наоборот — чем больше услуг он потребляет, тем более богатым интеллектуально он становится». По коммунистической инерции мы все еще повторяем, что средний человек общества потребления с годами становится материально богаче, а духовно — нищает. А выходит — все наоборот? Да, наоборот, но в определенных условиях. Для того чтобы потребление не переросло в «потребляйство», в «аффлюэнцу», необходимы другие условия, другой уровень развития экономики и общества. Россия, перескочив из одного социального строя в другой без всякой к тому подготовки, оказалось не приспособленной к потреблению ни материально, ни духовно. В результате цивилизованное потребление по Иноземцеву — в России удел немногих. Русские с их «сырьевым» менталитетом в рациональном и, как мы любим говорить, «бездуховном мире» Запада, как правило, не приживаются. Мы не были приучены часами говорить о росте цен, об инфляции, о том, в какой банк лучше положить деньги, чтобы там был процент повыше и о том, во что вложить накопленное на счету. А для западного человека, «западноида», по меткому термину Александра Зиновьева, — это неотъемлемая часть его бытия и менталитета, его размышлений на тему «Как и зачем жить?». Как известно бытие определяет сознание. И не случайно специалисты Банка России в одном из своих исследований отметили, что кредитование потребителей, которое развивается у нас бурными темпами, меняет психологию россиян, стимулируя потребление. В значительной степени этому способствует и постепенно происходящая смена ценностных ориентаций и жизненных приоритетов в России. Но далеко не у всех россиян приобщение к цивилизованному потреблению происходит нормально, потому что массовое сознание в РФ не защищено от вредоносных вирусов чуждой нам цивилизации, в том числе от искусов ложных потребностей. С горьким юмором написал об этом мой старый друг, поэт и великий знаток Пушкина Алексей Пьянов:
Была пора — на стадионы
Валили валом миллионы,
Где высшей пробы голоса
Творили в душах чудеса.
Всяк нынче хает эти лета,
Когда свободой окрылен,
Упрямо требовал поэта
Не Апполон, а стадион.
Сегодня прут на стадионы
Совсем другие миллионы.
И вовсе не за чудесами
А за турецкими трусами.
И было б только за трусами! Богатство, такие его атрибуты, как роскошные лимузины, виллы, яхты, заграничные шале, замки — все это стало предметом вожделений и устремлений многих молодых россиян. Реализуют их единицы. Но денежная идея, идея корысти, «практической потребности», поклонения золотому тельцу отравляет сознание миллионов. Она была всегда чужда русскому национальному сознанию, как идея антигуманная, противоречащая самой человеческой природе. В первую очередь потому, что одержимые ею люди готовы были принести в жертву все человеческое ради наживы. Немудрено, что все лучшее в человеческой истории олицетворяет собой борьбу с ней, борьбу истинного Добра с очевидным Злом.