Антикварщики

– А у тебя есть выбор?

* * *

Несколько минут я тер руки хозяйственным мылом, стирая въевшуюся грязь и машинное масло. Три бутылки водки пришлось поставить – и все для того, чтобы отремонтировать казенную машину. И где – на базе ГУВД! А иначе не получится. «Нема запчастей, и когда завезут – неведомо». Хоть к начальнику главка иди – «нема».

– Крохоборы наглые, – охарактеризовал я механиков. – Пороть их батогами надо.

– Тебе бы всех пороть, – на лице Железнякова появилось знакомое выражение, как обычно перед очередной проповедью в стиле Махатмы Ганди. – Их тоже понять можно. Зарплата маленькая. Водка дорожает. А они алкаши по жизни. Больные люди. Им без бутылки хана. С кого взять?

– С честного опера, который взяток не берет?

– Это уже наша хвороба.

– Начать, что ли, иконами конфискованными подторговывать?

– Не получится, – возразил Железняков. – Морду нахально-спекулянтскую иметь надо.

– А у меня?

– У тебя нахальная. Но по-хулигански.

– Спасибо на добром слове, – поблагодарил я товарища за комплимент и принялся просматривать поступившие бумаги.

– Смотри-ка, портсигар из избушки всплыл!

– С Бородинской панорамы? – встрепенулся Железняков.

– Да. Всплыл в Ленинграде.

Железняков взял у меня бумагу.

– Ничего из телетайпограммы не ясно, – сказал он, ознакомившись с документом.

– Сейчас позвоним, узнаем.

Я нащелкал на японском аппарате номер антикварного отдела Питерского угрозыска.

– Кравцов у телефона, – послышалось из трубки.

Большая научная загадка – почему чем дальше звонишь, тем лучше слышно. Как-то раз я разговаривал с США – чувство, будто с кем-то из соседнего кабинета. И с Питером – тоже нормально. А попробуй дозвониться до соседнего дома – будто связываешься с Луной, да еще во время вспышек на Солнце.

– Толик, это Лядов из МУРа. Как там живете в городе трех революций?

– Четвертую готовим.

– Портсигар старика Кутузова ты нашел?

– Я.

– Из телетайпограммы ничего не понятно. Вы исполнителя кражи взяли?

– Если бы. Раскрутили бригаду, работавшую по церквям в нашей и Псковской областях. Они нам сдали барыгу. У него была масса интересных вещиц. В том числе и портсигар.

Значит, взяли не вора, а скупщика краденого. Тоже не так плохо, если удастся протянуть от него нить. Но удается далеко не всегда.

– Расколете? – спросил я.

– Вряд ли. Опытный барыга. И адвокатов слетелось – ей-богу, как мухи на дерьмо. На десять суток его отпустили, а дальше как получится.

– Может, подъехать, помочь его разговорить?

– Тебе подъехать? Тогда со своими лекарствами. У нас с медикаментами туговато.

– Ты меня с кем-то спутал. Я допрашиваю исключительно корректно.

– Да, Алексей, у нас какой-то деляга из Москвы крутился. К нашему человечку заглядывал. Кличка Меньшевик. Он тебя не интересует?

– Еще как интересует. В десятку ты попал.

– Кто он такой?

– Был правой рукой Кельма.

– Ничего себе.

– Чего он к вам приезжал? Дела никакие не намечал?

– Не знаю. Он около Крестов крутился.

– В каких числах?

– Девятнадцатого-двадцатого.

– Хорошо. Будем думать.

– Так чего, Леш, приедешь с барыгой потолковать?

– Как начальство решит.

– А то отпустим его.

– Всего… – Я повесил трубку.

Какой леший заволок Меньшевика в Питер? Это ведь не его зона интересов. Никогда он не был в добрых отношениях с питерскими коллегами.

– Меньшевик в Питер нагрянул, – сказал я.

– Стрельнул кого или ограбил? – заинтересовался Железняков.

– Пока не знаю. Что-то ему там сильно нужно.

* * *

Несмотря на преклонный возраст, отец Никодим был еще крепок. Господь не дал ему легкую жизнь, но наградил здоровьем и долгими годами. А крепкие руки и здоровье ох как нужны сельскому батюшке. Одна церковь на столько миль окрест. Надо заглянуть к прихожанам, не оставить никого без внимания, да еще самому подремонтировать крышу в пристройках, успеть по приусадебному хозяйству. При этом день-ночь – все одно. Как врач – ты должен думать больше о других, чем о собственном удобстве. По-иному отец Никодим не умел. И сегодня, как никогда, он ощущал себя нужным людям.

Странные настали времена. Мутные. Вроде и потянулся народ к Господу. И власть с церковью православной замиряется. Да вот только почему такое запустение по селам? Да и раньше молодежи было немного, но сегодня совсем стареет, умирает деревня. Пышным цветом бесовство цветет. Обрушился алчный разбой на землю русскую. Терзают ее опять нечистые. Снова тяжкие испытания на Святую Русь пали. Снова народ на мучеников и мучителей делится. И идут к сельскому батюшке уставшие, потерявшие надежду и стремящиеся вновь ее обрести люди.