С Малышом получалось не так гладко. Его чемодан был забит никому не нужным тряпьем, одеждой, всякой всячиной. Потрошили его два аса-таможенника, из тех, у кого глаз похлеще рентгеновского аппарата. Они с уверенностью заключили, что в чемодане ничего нет. Тогда где? По части изобретения тайников и способов обмана таможенников человечество продвинулось довольно далеко. Двойное и тройное дно, скрытые карманы в одежде, вшитые в тело предметы, проглоченные пакеты с наркотиками – до чего только не додумываются контрабандисты. Где-то у Малыша должен быть тайник.
Есть! Несколько бриллиантов лежали в тайнике в каблуке. Способ старый и довольно эффективный. Кому надо вскрывать чужие ботинки, когда нет точной информации, что их хозяин контрабандист? Другое дело, когда такая информация есть. В этом случае тайник сразу перестает быть надежным.
Теперь мой выход.
Малыш сидел на стуле – бледный и пришибленный.
Таможенники и милиционер накручивали его, зачитывая выдержки из книжки, именуемой Уголовный кодекс.
– Привет, Малыш, – произнес я.
– Ты?! – Он ошалело посмотрел на меня, прикидывая, стоит ли верить своим глазам.
– Ага. Почувствовал, что тебе худо, и решил помочь.
Малыш до белизны сжал переплетенные пальцы.
– Смотри, что у меня есть, – я продемонстрировал Малышу удостоверение. – Старший оперуполномоченный по особо важным делам уголовного розыска.
– Сука ты, – обреченно произнес Малыш.
– Нет времени на ругань. Самолет ждать не будет. У тебя два выхода. Или ты птицей летишь в Польшу. Или едешь на Колыму. Куда тебе больше хочется?
– В Польшу.
– Тогда придется поработать на меня.
Малыш ничего не ответил…
Самолет улетел вовремя. Он уносил в Варшаву Малыша. Там его ждали получатели. И уголовная полиция, пообещавшая нам проконтролировать ситуацию…
– Принцесса, пойми раз и навсегда – мы теперь в одной труппе и играем одну пьесу.
– Я ничего не хочу! Оставьте меня в покое!
– Покой? Ты серьезно? – Яго посмотрел на нее как на ребенка, сказавшего забавную нелепость.
Жесты у него были картинные, выверенные. Держался он со снисходительной уверенностью и был не лишен нестандартной, какой-то даже демонической привлекательности. Лиза никак не могла вспомнить, где же она видела его до того момента, как он пришел к Седому.
Яго привез ее на квартиру, расположенную на окраине Санкт-Петербурга. Два сторожа: Центнер – тот самый плотоядный громила с расплющенным носом и ушами, Лом – высокий жилистый парень лет двадцати пяти с цинично-наглым, сутенерским лицом.
– Иметь что-то, интересующее сильных людей, и надеяться на покой? Это разумно? – Яго не говорил, а вещал в лучших драматических традициях. – Тебе остается только дружить с нами, принцесса. Не обидим.
Лиза зло прищурилась и мысленно пожелала Яго подохнуть, лучше в муках. Потом она немного расслабилась. А ведь действительно, деваться ей некуда, и остается только дружить с такими типами. Он прав. Сокрушаться по этому поводу? Есть ли смысл? Если посмотреть на ситуацию без злости, объективно, то все не так уж плохо.
Ох, странная все-таки штука жизнь. И странными путями приходится идти по ней. На миг глаза Лизы затуманились воспоминаниями.
Куда идти троечнице, без всякой охоты проучившейся в школе девять лет и содрогающейся при словах «институт» и «техникум»? Для таких девочек гостеприимно открыты двери профессионально-технических училищ. А после них путь в ткачихи. Иваново – город невест и ткачих.
ПТУ, потом ткацкое объединение «Шуйские ситцы», косынка на голове, родные станки, работа до полного отупения. Свадьба с вихрастым рабочим пареньком. Сопливые дети, пеленки и подгузники. Путевки в Анапу от профсоюза и очередь на улучшение жилищных условий. Грамоты за ударный труд или лишение прогрессивок за безударный. Толстеющий с годами, пропадающий по субботам в пивной, раз в неделю (если повезет по жизни) напивающийся с друзьями муж, постепенно превращающийся в диванного ленивого чтеца газет. Подросшие дети-троечники, чей путь тоже в объединение, в лучшем случае – в институт и опять-таки на родные «Ситцы», а если совсем повезет, то в торговлю. Пенсия. Внуки. Бесконечные заботы. Все страницы жизни расписаны для многих поколений таких вот ивановских девчат-троечниц. Шаг влево, шаг вправо считается побегом… Так было когда-то. Так прожили жизнь родители Лизы. Так должна была прожить жизнь и она. Пока все не начало расползаться, как пляжные песочные постройки под напором крепчающего ветра.