Антикварщики

– Потому что у тебя интерес ментовский, моему, значит, прямо противоположный.

– Лучше тебе сказать.

– Чем лучше? Что ты мне сделаешь? Я и так за колючей проволокой. В Якутию сошлете?

– Расписного помнишь? А кто его на двадцать тысяч долларов нагрел – тоже помнишь? Он сильно желает узнать, кто же его так.

Насос побледнел.

– Чего ты горбатого лепишь? Эти гнилые ментовские штучки-дрючки! Лечи кого другого!

– Роспись – авторитет не в пример тебе. И деньги общаковские были. На правилку выставят – не отбрешешься, Насос. Вся у тебя надежда осталась на мое молчание, – сказал я, еще раз убеждаясь в том, как полезно порой иметь информацию о, казалось сперва, вещах бесполезных. – А молчание мое заработать надо.

– В стукачки приглашаешь? – насупился Насос и задышал астматически часто и сипло. – Ну, это ты меня плохо знаешь. Если правилка решит отвечать – отвечу.

– Оно тебе надо? Одно слово с тебя – и никаких проблем. Срок домотаешь. А подмажешь хорошенько, так выйдешь досрочно. Деньги со счета снимешь и заживешь князем.

– Вот волки… Одно слово – отвечаешь?

– Ну, может, два. Кличка. Фамилия.

– Ладно… Датчанин это был. Женя Аксютин.

– Дело приходил предлагать?

– Разговор иссяк. Ты обещал.

– Хорошо, Насос. Я обещания держу.

* * *

Бабушка Евгения Аксютина была из датских городских обывателей, которую причудливым зигзагом судьбы занесло в Советскую Россию в двадцатые годы. Евгению его заморские корни грели душу, и он не забывал в приличном обществе упомянуть о них. В тех кругах, в которых он вращался, принято давать людям клички. И Евгений Аксютин был крещен как Датчанин.

Когда началась перестройка, он пытался отыскать датских родственников. И нашел-таки. Но в Данию его не тянуло. Пришлось бы переучиваться, осваивать новую профессию. Ему нравилась и старая профессия, в которой он достиг определенных высот. Он был картежником-каталой. Во всяком случае, до определенного, трагического для него момента. В свою последнюю игру, продувшись в пух и прах, он поставил на кон свою профессию. Играл на то, что пять лет не прикоснется к картам. И проиграл. Как настоящий профессионал, вынужден был обещание выполнять.

Помимо карт, он подворовывал, садился. Потом снова крал. Специализировался по тяжелой в застой статье – кражах госимущества, которые карались гораздо серьезнее, чем покушение на имущество граждан.

В восьмидесятые годы Датчанин был видной фигурой в московском воровском бомонде. Находился в самой его гуще, где тоже было немало желающих перекинуться в картишки. Кстати, умение играть в азартные игры считалось таким же необходимым условием для воровского авторитета, как, например, не работать.

В Москве зацветал тогда рэкет. Создавались преступные бригады из воров и спортсменов – союз опыта и силы. Появлялись такие новые профессии, как киллер. Воровской мир все больше включался в перераспределение доходов теневой экономики. Воры в законе стали обзаводиться имуществом, что раньше считалось грубейшим нарушением их законов. Слово «вор» стало пользоваться уважением не только в камерах и на спецэтапах, но и в артистической, писательской тусовках.

Датчанин везде был своим человеком. Вот он сдает карты в Краснопресненских банях. Кроме него, за столом сидят великий Отари, Черкас. Суетятся банщики Витя Иткин и Марк Котляров, разносят пиво и яства. На кону сотни тысяч рублей. Победитель получит не только бешеные деньги, но и красотку на вечер в подарок – из лучших московских проституток. Авторитет и боксер Бородин проигрывает четыреста тысяч – сорок «Жигулей» по тем временам. Заплатить не в силах. С должниками разговор один – счетчик, а потом смерть. Бородин падает на колени и умоляет сжалиться.

– Ладно, потом отработаешь, – слышит он ответ.

Карточный долг – святое. Бородин становится фактически рабом… Обычный день середины восьмидесятых в элитном отделении Краснопресненских бань. Обычный расклад…

Мафию в те времена государство совсем не уважало. В Москве пошли аресты, обыски, суды и колонии. Датчанина топор правосудия миновал. Он затаился до лучших времен. А эти лучшие времена были уже не за горами. Грянул закон о кооперации, новый Генеральный секретарь ЦК начал летать птицей по заграницам и соловьем петь об общечеловеческих ценностях. И братва начала входить в силу. Воры превращались в гангстеров. Вооружались. Россия входила в черный криминальный период истории.

Приспособились к новым временам и сумели урвать жирный кусок далеко не все. Датчанин в крутые авторитеты не выбрался. Он любил спокойную жизнь. Его нервировал грохот пулеметных очередей и взлетающих на воздух машин. Чем он занимался все эти годы – неизвестно. В центре оперативной информации в разделе по авторитетам и лидерам преступной среды он не фигурировал.

Датчанин жил спокойно с женой и двумя дочерьми на квартире около Арбата. Числился временно не работающим, что сегодня не наказуемо. Не знаю, имеют ли в США или Франции безработные джипы «Черокки» стоимостью в полсотни тысяч долларов и квартиры в престижных районах. Наши безработные имеют. И Датчанин тому пример.