Кабинет принадлежал начальнику оперчасти – худому майору с тяжелым взглядом и нервным высоким голосом, по его шее сверху вниз шел длинный шрам. «Кум» после начальника колонии – это второй человек на зоне, а если «хозяин» слабоват, то и первый.
– Разваливаются зоны, – произнес майор. – Работы нет – производство стоит. Денег нет. Вон охранники, думаешь, почему не в форме. Войсковую охрану сняли, на нас повесили, а у нас денег на форму нет.
– Правда, что ли?
– А то… Месяцами без зарплаты просиживали. Сперва зэка накорми, а потом сам ешь.
– Зэк – это святое, – кивнул я.
– Им лучше, чем нам. Общак воровской помогает. Раньше из общака колонию наркотой и водкой подкармливали. Сегодня вон еду, сигареты, матрасы шлют через подставные благотворительные фонды.
– Может, зону полностью на общаковое финансирование поставить? – усмехнулся я.
– К тому идет. Разница между казной и общаком стирается… Двадцать лет на зоне работаю. Дети мои на Колыме выросли. В детсадовском возрасте играли в охранников и расконвоированных. Тяжело было. Но сейчас просто все прахом идет. Когда я служить начинал на строгом режиме, мне сразу сказали – можешь ходить где угодно, бояться тут некого, разве только психов, у которых в голове замкнуло. Спецэтапы пригоняли из таких волков, что кровь в жилах стыла от их подвигов. А у нас тихие, в струнку вытягивались. Знали, кто хозяин, – майор хлопнул ладонью по столу. – Помню, однажды в бараке ударили по лицу лейтенанта, так мы авторитетов в мороз всю ночь держали в холодной бане, чтобы те подумали, на кого можно руку поднимать. Западло считалось на офицера руку поднять. А сейчас зэки совсем распоясались. Никакой на них управы нет. С начала девяностых как пошло – бунт за бунтом. Сегодня только спецназом спасаемся. Единственно, кого они еще боятся. Спецы их пролечивают капитально, после них на зоне месяц тишь да благодать.
– Что же вы так зэков распустили?
– Все через заднее место! В восемьдесят девятом к нам нового «хозяина» из обкома партии прислали – там погорел на мздоимстве. Перво-наперво он зэков собрал, заявил, что теперь их права для него главное, а с персоналом он разберется, если чего. Столько дров наломал, пока мы от него не избавились. Комиссии по правам арестованных зачастили, какие-то шлюхи с Запада, журналисты. А зэку только дай возможность покрасоваться, он вам такую сказку про больную маму и загубленную ментами судьбу сочинит… А потом, что значит – мы распустили? Посмотрите, кто сидит. Основная масса – кражи, грабежи, и притом не особо крупные. Где мафиози, наемные убийцы, волки, которые города на уши ставят? Что же вы их не ловите?
– Крупного бандюгу можно только убить. Живой он или откупится, или в Европы смоется, – вздохнул я.
– Ох, бордель первостатейный. Зэков и то жалко. Им тоже беспредел опостылел. Строгая зона – еще ничего. А что на общем режиме, в следственных изоляторах – кошмар! Закон воровской деградировал. Посмотри, воры в законе какие. Раньше по закону они не должны были больше года на свободе находиться. Вышел, отдохнул чуток, и опять домой, долг перед братвой исполнять. А нынешние – их в зону ничем не заманишь. Даже воровские татуировки перестали делать – не модно. Отмороженные в почете.
– Ничего. Все будет хорошо, – заверил я разволновавшегося майора. – Скоро братва полностью к власти придет, и тюрьмы вообще отменят как пережиток.
– Может быть, так и будет… Вон твоего ведут. Насос здесь в авторитете.
По дворику прапорщик вел Насоса. Они зашли в здание и вскоре появились в кабинете.
– Заключенный Лугин доставлен, – козырнул прапорщик.
Начальник оперчасти кивком отпустил его.
– Лугин, с тобой оперативник из Москвы хочет побеседовать. Что, должки на воле остались?
– Нет, – покачал головой Насос. – За все уплочено. И квитанция получена – приговор, – он с усмешкой посмотрел в мою сторону. – Привет, опер. Давно не виделись.
– Ты потактичнее, Лугин. Не на малине… Побеседуйте, – майор встал и вышел из комнаты.
Я пригласил Насоса присесть напротив. Колония пошла ему на пользу. Он сбросил килограммов пятнадцать лишнего веса и, хотя все равно представлял собой заплывшего жиртреста, смотрелся несколько лучше. Печати перенесенных страданий и сожалений о нелегкой судьбе я что-то на его челе не заметил.
– Кури, – я вытащил пачку сигарет и протянул ему.
По старой практике я знал, что сигареты на зоне – дефицит. Ими неплохо покупать откровенность в беседе.
– Не надо, у меня свои, – Насос вытащил пачку «Мальборо» и задымил. Я понял, что мои знания о нравах и порядках в колониях устарели и нуждаются в ревизии.
– Хорошо выглядишь, Насос.
– Вашими молитвами, – хмыкнул он. – Чего приехал? Деньги все равно вам не отдам. Они мне и здесь, и на воле пригодятся.
Насос умудрился не возместить ни копейки причиненного гражданам ущерба.
– Меня твои швейцарские счета не интересуют. Помнишь, как мы тебя брали?
– Такое разве забудешь. Дверь с треском вылетает, на пороге три опера с пушками, и вид испуганный, будто Басаева приехали брать.
– Загнул… У тебя перед нами гость был.
– Гость? У меня?.. Ну, был.
– Кто?
– Не скажу.
– Почему?