Аноним

— Милый мой мальчик, я знаю, что не слишком искусная швея, но я работала над этим полгода. Если ты наденешь его хотя бы раз — я уже стану самой счастливой старухой на свете, — утирая глаза, оказавшиеся на мокром месте, сказала Маргарет, и он разорвал недорогую бумагу, чтобы вытащить на свет потрясающий расшитый золотой нитью замшевый жилет.

— Не прибедняйся, красотка, — широко улыбнулся он, — тебе до старухи столько же, сколько мне — до отставки.

Он порывисто поцеловал Маргарет в щёку, тут же примеряя подарок. Жилет отлично сочетался с уже надетыми вещами, и Джерард недолго покружил Маргарет в вальсе, которому не нужна музыка — потому что и без музыки сердца прекрасно слышали друг друга.

— Джерард, не могли бы вы одолжить мне те запонки? Простые, с янтарём, помните, я уже надевал их как-то раз? Самые красивые! — попросил Фрэнк, и Джерард, скрывая улыбку за опущенными ресницами, снял их со своих запястий.

— Возьми, мой мальчик. Я надену другие, не переживай. У меня их и без того слишком много.

Так уж получалось, что им нравились одни и те же вещи. Вещи, которые не имели высокой цены или знатного мастера, сделавшего их. Эти запонки Джерард приобрёл случайно в лавке старьёвщика, когда проходил мимо по делам. Они сразу привлекли взгляд — теплотой, искрящимся, словно замершим в янтаре светом, простой невычурной искренностью. И именно эти запонки так обожал Фрэнк, выпрашивая их от случая к случаю. Он порывался даже купить их у Джерарда, зная, что те не могли стоить дорого. Но Джерард был непреклонен. Ему нравилось, когда Фрэнк просил его. И ему нравилось удовлетворять его просьбы.

Путь к поместью баронессы провели в тесноте одной кареты, но очень уютно: Лулу сидела на коленях у Марго, о чём-то спорившей с Полем. Фрэнк чувственно жался к его боку, и Джерард, слушая отвлечённые разговоры своих домочадцев, лишь легко улыбался, отвернувшись к окну. Приятное тепло разливалось по телу от левого бедра и выше, выше, до самого сердца. А Джерард только делал вид, что увлечён разглядыванием пейзажа за окном, знакомого до последнего кустика у обочины.

— Наконец-то вы прибыли! — их встретила ещё на улице сама хозяйка, придерживавшая за локоть улыбающегося Люциана. — С Днём Рождения, дорогой мой Джерард! Добро пожаловать, проходите и поднимайтесь наверх, — они ждали их и были в нетерпении, в воздухе буквально сквозило волнение и возбуждённая радость.

И только оказавшись на втором этаже в Зелёной гостиной, Джерард позволил себе ахнуть. В одной стороне большой длинной залы с шёлковыми изумрудными обоями и деревянными панелями по низу была оборудована сцена. Тут же стоял прекрасный немецкий чёрный рояль, а на сцене разыгрывался камерный симфонический оркестр и распевались певцы.

— Ах ты, негодник! — шутя погрозила пальцем баронесса, выставляя ошарашенного Джерарда вон и закрывая дверь, увлекая того в сторону большой столовой, откуда доносились умопомрачительные запахи яств. — Увидел свой подарок раньше положенного времени! Я ждала вас за столом и не думала, что тебе взбредёт в голову гулять по моему дому в одиночку.

— О, прости, душа моя, я просто шёл на музыку, — улыбался Джерард, приобнимая подругу за талию. — Но твой подарок и правда выше всяческих похвал. Я в восторге!

Плотно и невероятно вкусно пообедав, все они удобно разместились в Зелёной гостиной в первом и единственном ряду перед сценой на мягких крупных стульях с резными спинками. Когда заиграли вступление к обожаемой Джерардом «Волшебной Флейте» Моцарта, Джерард пришёл в неописуемый восторг, постоянно касался кисти Фрэнка, сидящего по правую руку, и увлечённо делился с ним своим восхищением. Арии и дуэты из «Свадьбы Фигаро» действовали на Джерарда, как первый салют, случившийся, когда он был ещё ребёнком: он светился счастьем, шептал несвязные слова восторга на ухо своему протеже и то и дело задевал локтем его локоть, заставляя Фрэнка смущаться и таить всю радость от того, что именно ему достаётся столько внимания именинника. Именно ему, хотя баронесса сидела по другую его руку и была совершенно не прочь общения. Фрэнк даже не мог точно определить, чему было больше уделено его собственное внимание: слушанию и восприятию, безусловно, мастерски исполняемой музыки, или же тому, как ярко и искренне реагировал наставник, даря ему такие незамысловатые и до дрожи приятные прикосновения.