Английский язык с У. С. Моэмом. На окраине империи. Рассказы / W. S. Maugham: Stories

There are few families that have not among their members one (мало есть семей, которые среди своих домочадцев не имеют одного такого; member — член) whom, if their neighbours permitted, they would willingly forget (которого они бы с готовностью позабыли, если бы им позволили соседи), and they are fortunate when the lapse of a generation or two has invested his vagaries with a romantic glamour (и им повезло, если через одно-два поколения его выходки окутываются романтическим ореолом; fortunate — счастливый, удачливый; lapse — упущение, оплошность; перерыв; to invest — вкладывать, инвестировать; одевать, облачать; окутать, окружить). But when he is actually alive (но когда он жив и здоров), if his peculiarities are not of the kind that can be condoned by the phrase, "he is nobody's enemy but his own," (и если его странности не того сорта, которые можно оправдать фразой: "он сам себе злейший враг": «он ничей враг, кроме как свой собственный»; peculiarity — особенность; странность; to condone — предать забвению; оправдывать/плохие поступки/) a safe one when the culprit has no worse to answer for than alcoholism or wandering affections (/а это/ подходящая фраза, когда виновный обвиняется только в алкоголизме или изменчивых привязанностях: «когда обвиняемый не несет ответственности ни за что более худшее, чем алкоголизм или изменчивые привязанности»), the only possible course is silence (единственно возможная линия поведения — молчание; course — курс, направление; линия поведения). And it was this which the Longstaffes had adopted towards Arnold Jackson (и именно такое /поведение/ и приняли Лонгстафы по отношению к Арнольду Джексону; to adopt — усыновить, удочерить; принимать, усваивать).

neighbour ['neIbq], willingly ['wIlINlI], vagary ['veIgqrI], glamour ['glxmq], peculiarity [pI" kju: lI'xrItI], culprit ['kAlprIt], alcoholism ['xlkqhOlIz(q)m]

There are few families that have not among their members one whom, if their neighbours permitted, they would willingly forget, and they are fortunate when the lapse of a generation or two has invested his vagaries with a romantic glamour. But when he is actually alive, if his peculiarities are not of the kind that can be condoned by the phrase, "he is nobody's enemy but his own," a safe one when the culprit has no worse to answer for than alcoholism or wandering affections, the only possible course is silence. And it was this which the Longstaffes had adopted towards Arnold Jackson.

They never talked of him (они никогда о нем не говорили). They would not even pass through the street in which he had lived (они даже не ходили по той улице, на которой он жил). Too kind to make his wife and children suffer for his misdeeds (/будучи/ слишком добрыми, чтобы заставить его жену и детей страдать за его злодеяния), they had supported them for years (они многие годы поддерживали их), but on the understanding that they should live in Europe (но на том условии, что они будут жить в Европе; understanding — понимание; условие). They did everything they could to blot out all recollection of Arnold Jackson (они делали все возможное, чтобы уничтожить все воспоминания об Арнольде Джексоне; to blot out — закрывать, заслонять; уничтожать, разрушать) and yet were conscious that the story was as fresh in the public mind (и в тоже время они понимали, что в /глазах/ общественности: «в общественном мнении» эта история была все так же свежа) as when first the scandal burst upon a gaping world (/как и в тот момент/, когда скандал впервые разразился перед изумленным миром; to burst — взрываться, разрываться; внезапно вспыхнуть, разразиться; to gape — зевать; глазеть, смотреть в изумлении/на что-либо/).

recollection ["rekq'lekS(q)n], conscious ['kOnSqs], scandal [skxndl]