Андрейка

— Мы репетируем, Андрэ!.. Барри играет, я пою и танцую «вертолет»... Не видел никогда? «Брейкданс»... Не может быть, чтоб не видел! — Чтоб отвлечь мальчика от чего-то, может быть, действительно ужасного, она вдруг встала на руки, затем на голову, потом на шею и принялась быстро–быстро вращать ногами в синих, с резинками у щиколоток, шароварах.

— Похоже на вертолетный винт?

Вертолет был тяжеловат: спортивные брюки обтягивали бедра Кэрен, они были такой ширины, которую Андрейка впервые увидал лишь в Канаде. Странно ужасно!

Кэрен вскочила почти легко, раскрасневшаяся, чуть взмокшая.

— Никогда не видел брейкданс? Честно?.. Тогда расскажи, Андрэ, откуда ты взялся?

Кэрен была так встревожена и по-матерински участлива, что Андрейка, внезапно для самого себя, принялся рассказывать, откуда он взялся...

В завершение он произнес тоном самым беззаботным:

— Такой мой этот ваш брейкданс... Назовем его брейкданс «Аэропорт». Хорошо?

Кэрен быстро открыла холодильник, вытащила оттуда помидоры, огурцы, лук. Торопливо нарезала, залила маслом, которое называлось с никогда не виданным Андрейкой самохвальством: «Браво!». Поставила плетенку с хлебом. Глаза у Кэрен, оказывается, синие и неподвижные. Какая-то тоска в них, даже боль. Она замечает устремленный на нее взгляд Андрейки, спрашивает:

— Что ты?

— У вас глаза как у моей бабушки, когда она провожала меня в Москве, в аэропорту «Шереметьево»!

А вот вышел к ним и Барри. Лет ему под тридцать. Старик! Но веселый.

— Кэрен, поскольку ты гостю почти бабушка, то я, значит, дедушка.

— Ох, не надо! Мой дедушка окончил жизнь в тюрьме... Вы же просто шкипер с пиратского фрегата. Их тоже не миловали...

Все захохотали, кроме Барри.

Андрейка вглядывался в широкое крестьянское лицо с аккуратно подстриженной рыжей шкиперской бородкой. Правда, у шкиперов никогда не было очков с толстыми линзами и затейливо изогнутыми дужками. И конечно, они не носили накрахмаленных рубах с воротниками такой белизны и свежести, что было непонятно, как можно было остаться столь ухоженно–чистым в доме, где штукатурка осыпается от каждого удара двери, а с потолка все время что—то крошится в кружку с чаем.

— Только что из России? — повторил «шкипер» удивленно, протянул Андрейке большую натруженную руку и сказал, что спать Эндрю может вот на этой рухляди в гостиной. Рухлядь, правда, без ножки, но он починит. Голос у «шкипера» ранящий, горловой, с клекотом и сипением, похожий на отцовский. Или это так ему кажется.

Барри вернулся к роялю, сел за него, и... снова квартиру наполнила барабанная россыпь.

Андрейка побелел.

— Извините. У меня весь день... галлюцинации.

— Го–осподи, Бог мой! — воскликнула Кэрен. — Случись такое со мной, я бы просто умерла.

Андрейка кивнул в сторону двери.

— Это действительно рояль?

— Да, концертный «Стейнвей». Замечательный.

— Да, я вижу, но откуда тамтамы?

Кэрен откинулась недоуменно, залилась счастливым, освобожденным от страха смехом, груди ее затряслись; она застенчиво приложила ладонь к своим губам.

— Пойдем, Андрэ.

Смех Кэрен заставил Барри прекратить игру. Услышав о «галлюцинациях» Андрэ, он улыбнулся и, открыв блестевшую белым лаком крышку, показал, что такое его «приготовленный рояль»...

Так он его и назвал: «Приготовленный рояль». И ноты, которые стояли на пюпитре, назывались «Пьеса для приготовленного рояля». Автор — Джон... Имя Андрейка не слышал никогда. Американец, наверное.

Барри взял из папки другие ноты. На них было напечатано имя автора: Барри...

— Это вы? — Андрейка воскликнул хоть и почтительно, но не без страха.

Барри повернулся к роялю, и... чертовщина продолжалась. Барри нажимает одну клавишу, а звучат... две. Некоторые звуки нормальные, рояльные. Но нажимает на «до», звучит «фа–диез». Другие — с металлическим призвуком, почти ксилофонные; а то опять вдруг какой-то металлический бряк, стук.

Барри взглянул на вытянувшееся лицо Андрейки и, поднявшись на ноги, показал на металлические шурупы, которые были засунуты там и сям между струн. Одни шурупы медные, с красноватым отливом, другие белые, железные или алюминиевые. Одни шурупы короче, другие длиннее...

Андрейка слышал краем уха, что существуют «джазовые рояли». В меру «расстроенные», с резиновыми прокладками–заглушками или со струнами, натянутыми неодинаково... Так имитируют джазовый оркестр... Но шурупы?! Металлические шурупы в фантастическом американском «Стейнвее». К «Стейнвею» их даже не подпускали. На нем играют лишь лауреаты на конкурсах!

Барри снова взял несколько аккордов и тут же сбросил руки с клавиатуры.

— Ну, что вы скажете, молодой человек?

Андрейка хотел что-то произнести, переваливаясь с ноги на ногу, но не решился, продолжал топтаться молча.

Барри смотрел на него терпеливо, выжидающе.

Андрейка выпалил с очевидной всем искренностью:

— Бабушка вас бы убила!

— Какая бабушка?

— Моя... Она преподавала в Гнесинском училище. В Москве. Это как консерватория...

Кэрен развела руками, пытаясь, на всякий случай, умерить дискуссионный пыл:

— У русских все сурово традиционно, ты же знаешь, даже балет.