Андрей Столяров

Честно говоря, я не знал, что мне делать. Было совершенно понятно, что в такой ситуации нельзя даже заикаться о будущей катастрофе. Если пробежит хотя бы догадка об истинных планах арконцев, то та бесноватая пена, которая пока просто переваливается через край, мгновенно поднимется, хлы­нет и зальет кипятком все вокруг. Собственно о том же предупреждал и Виллем: если обнародовать негативный прогноз, то вероятность глобального потрясения возрас­тет не менее чем на десять процентов. Прогноз станет самосбывающимся. Обвал будет не остановить. Я вовсе не хотел быть тем камешком, который сдвинет лавину с горы.

Больше всего меня пугало мое собственное состояние. Мир погибал, крошился, растрескивался, рушился на глазах, он целыми живыми кусками сползал в огненный ад, скоро от него не останется ничего, кроме дыма и пепла, а я по-прежнему, как будто у меня заморожены сердце и мозг, спокойно завтракаю, хожу на тягостные, бессмысленные «собеседования» в комиссию, воюю с мадам ван Брюгманс, поддевая ее гендерными комплиментами, сражаюсь с доктором Менгеле, иронизирую над непрошибаемой медсестрой. Вообще — размеренно и тихо живу. Такое ощущение, что мне все равно. Или катастрофа слишком масштабная и потому не укладывается в сознание? Или человечество, включая меня самого, уже не имеет в моих глазах никакой цены?

В таких настроениях протекли у меня восемь дней. Они слиплись в ужасный ком, внутри которого ничего было не разобрать. Проступали лишь какие-то мелочи: нападение на конвой, везший воду, из-за чего ее выдача была существенно ограничена, отказ половины кондиционеров, не выдержавших пыльной бури (хорошо еще, что при этом не пострадал мед­блок), гипотеза, неожиданно высказанная мадам ван Брюгманс, что Юсеф «взял под контроль», то есть загипнотизировал, нескольких человек, в том числе и меня (что, в свою очередь, было следствием «инцидента первого дня»), и последнее время управлял нами как кукловод.

Все это смешивалось и путалось.

Все это искажалось, сминалось, заливало сознание стеариновой немотой.

Я постепенно терял сам себя.

И только в ночь на девятый день я, словно подброшенный, вдруг распахнул глаза и ощутил вокруг настороженную, непривычную тишину.

Что-то произошло.

В бокс просачивалось звериное, отдаленное завывание за окном.

Надрывалась сирена.

Я повернул голову.

Часы показывали половину третьего.

А когда я щелкнул выключателем лампочки, она — против ожидания — не зажглась…

23

Как ни странно, первый Арконский миграционный пункт был взят в блокаду в Берлине, на южной его окраине, в самом центре Европы, где, как казалось многим, давно утвердились закон и порядок. Ранним утром, в день отправления очередной группы мигрантов, по счету двадцать первой или два­д­цать второй, сведения о чем каким-то образом всплыли в сети, многотысячная толпа окружила невзрачное строение из желтого кирпича примерно в километре от Трептов-парка, и преградила путь тем, кто собирался переселиться на Терру. Собственно, будущие терранцы, увидев сгрудившуюся толпу, появиться возле пункта и не рискнули. Полиция тоже ничего не могла сделать. Лю­ди просто стояли, не проявляя особой агрессии. Попытки полицейских оттеснить их, чтобы образовался проход, привели к пассивному, но очень упорному сопротивлению. Толпа тут же перетекла к образовавшемуся коридору, вновь превратив его в непроходимый тупик. Телевидение крупным планом пока­зывало плака­ты: «Я тоже хочу на Терру!», «Арконцы, возьмите ме­ня!», «Либо — все, либо — никто!». Протест был чисто стихий­ным. Организато­ров его выявить не удалось. Скорей всего, их про­сто не существовало. Настроение собравшихся было, в общем, спокойное. «Это и настораживало, — сказал в интервью один из полицейских чинов. — Если бы вспыхнули беспорядки, мы бы знали, что делать. А вот когда тысячи людей стоят и молчат, в этом есть что-то пугающее». Правда, когда на крышу здания при­землился арконский «пузырь» и серые стенки его растаяли, обнажив ряды кресел в гондоле, вмещавшей примерно сто чело­век, над толпой вздулся тяжелый крик и сила его была такова, что полиция не решилась предпринять какие-либо активные дей­ствия. Тем более что некоторые полицейские, опрошенные анонимно, при­знались: они сочувствуют протестующим. «Бер­линер цайтунг» по этому поводу написала: «Разрешение на эми­грацию долж­но быть предоставлено всем. Кто дал арконцам пра­во судить? Кто дал им право решать, что один человек луч­ше другого?», на что популярный моло­дежный сайт «Наша борьба», уже дважды получавший от министерства юстиции пре­ду­преждения за экстремизм, ответил: «Не лучше, заметьте, не лучше, а просто больше подходит для Терры. Новую циви­лизацию следует создавать из новых людей, которые не обреме­нены мещанскими предрассудками прошлого».