Андрей Столяров

— На все у нас сил не хватит. Если я выведу своих людей на улицу, их просто сомнут. Не забывайте: две трети личного состава полиции сейчас отправлены к блокпостам, отзывать их оттуда нельзя… «Чок-гвардия» ваша — там же… Ефим Петрович, алло!.. Вы сможете добраться до Керимова самостоятельно? Или я попробую выслать за вами наряд. Правда, это рискованно. Полицейские в форме только раздражают толпу…

Ефим до белизны в пальцах стискивает телефон.

— Доберемся сами…

— Хорошо. Тогда мы вас ждем… И, Ефим Петрович, советую: захватите семью. Мало ли что. Сейчас лучше не оставлять их одних…

Несколько секунд Ефим стоит, пытаясь сообразить, что делать. Просверком мелькает безумная мысль: выйти к людям, поговорить с ними по-человечески, объяснить, что от администрации города почти ничего не зависит. Сказать им: мы же не специально. Сказать им: мы же не можем дать больше того, что у нас есть. Сказать: ну опомнитесь, ну оглянитесь вокруг, если в городе воцарится анархия, всем станет хуже, вам — в первую очередь… Впрочем, порыв тут же гаснет. Ефим понимает, что Алена права. Ни к чему хорошему это не приведет. Толпа есть толпа, ее можно призвать на подвиг, призвать на месть, призвать даже на смерть, и она пойдет — босыми ногами по углям, преодолевая ужас и боль. Но взывать к ее разуму, остудить эмоции логикой — это абсурд. Он не народный трибун. Ему такое чудо не сотворить.

Из ступора его выводят шаги в коридорчике, ведущем на задний двор. В сознании они отдаются громом — как будто обвалива­ется потолок. Ефим судорожно хватает вазу, посверкивающую посередине стола. Запустить ею в тех, кто войдет, затем — в три прыжка, по лестнице, на второй этаж, там в верхнем ящике тумбочки — пистолет.

Выдал позавчера Бекасов.

Какого черта он не носит его с собой?

Секунды сливаются в одно тягостное мгновение. Оно мучительно утекает то ли из жизни в смерть, то ли из смерти в жизнь.

Дверь, как в ночном кошмаре, медленно отворяется.

— Здравствуйте, Ефим Петрович…

— Марат! Откуда ты здесь?

— Да вот увидели, что возле дома толпа, и сообразили, что раз не местные, то через переулок они не пойдут. Ну и черный ход у вас, оказывается, открыт…

Вслед за Маратом в гостиную протискивается Галя Поспелова.

— Ефим Петрович, здрасьте, мы тут подумали… Может быть, вам, пока здесь такое… пожить у нас? Папа сказал, что будет этому только рад. Знаете, как он вас уважает!.. А мама говорит, что детей обязательно надо где-то укрыть…

Она смотрит на вазу, которую Ефим так и держит в руках. Тот с кривоватой ухмылкой — ему неловко — возвращает ее на стол.

— А что там? — Он кивком указывает на дверь.

Марат радостно извещает:

— В переулке сейчас — никого…

Мгновение еще тянется.

— Нет, в самом деле, — говорит Галя, — Ефим Петрович, пожалуйста… Идемте к нам… Я вас прошу…

Передвигаются они так. Впереди — Марат, который тащит большой синий баул. Молодец Алена, успела его собрать. За ним следует сама Алена, несущая на руках мураша. Тот мирно дремлет, причмокивая во сне. Второго мураша тащит Галя: глаза — сверкают, вид — боевой. И замыкает шествие, чуть отставая, Ефим — оглядывается, придерживает полу куртки, карман кото­рой оттягивает пистолет.

Настроение у него отвратительное. В родном городе, где его знают вот с таких лет, он крадется, точно преступник, опасающийся за свою жизнь.

А что делать?

Как утихомирить завывающий ураган?

Он вспоминает вчерашнее совещание в мэрии, продолжавшееся почти четыре часа. Мрачный доклад Бекасова о ситуации в городе. Каждая фраза его грохотала, как глыба, рухнувшая с горы. Драка возле водоразборной колонки: пострадали три человека, один из них тяжело, все трое сейчас в больнице. Драка во Второй школе, куда утром пробовали подселиться уличные мигранты. А куда подселяться — в каждом классе сейчас и так проживают по четыре семьи. Спят друг у друга на головах… Драка на пункте раздачи питания: группа парней, внезапно напав на дружинников, захватила почти целый фургон армейских пайков. Опять-таки пострадали три человека. Сер­жант Мариков в том числе… И это если не говорить о том, во что превратился Звездный (в прошлом — Центральный) парк: мигранты рубят деревья, палят костры, грабежи, у людей отбирают деньги, одежду, еду, непрерывная пьянка, откуда только они берут алкоголь, днем и ночью — разборки соперничающих банд. У полиции недоста­точно сил, чтобы ликвидировать эту клоаку. И по­том, если даже ее лик­видировать, где их всех размещать? Там, по примерным оцен­кам, более тысячи человек. Ну, хлынут они на улицы, будет во­обще полный Содом...

— Это катастрофа, товарищи… — Бекасов замолкает, и его молчание наваливается кладбищенской тишиной. — И вот, мне только что сообщили: на улице Сердобольской раз­граблен продо­воль­ственный магазин. Вынесли все, что было, это средь бела дня… Я в сотый раз вам твержу: своими силами нам не спра­виться, надо вводить в город войска…

Директор обсерватории Карл Осипович Мильштейн вздыхает: