Андрей Столяров

— Еще ничего не знают. Ушли в школу за полчаса до того, как появились эти, из ЦРУ.

— Если я могу тебе чем-нибудь помочь…

— Душно здесь как-то… Давай пройдем на террасу…

С задней стороны дома располагался крохотный сад. Серая морось окутывала кусты кремовых роз. Дайана прислонилась ко мне. Я осторожно обнял ее за плечи.

— Он сильно нервничал перед отъездом, — тычась мне в ухо, еле слышно прошептала она. — Написал письмо, просил, если с ним что-то случится, передать тебе.

— Где оно?

Дайана чуть толкнула меня бедром. Я осторожно вытащил из кармана ее платья узкий конверт и, слегка развернув Дайану к себе, спрятал его в пиджак. Если даже за нами и наблюдали, то вряд ли сумели что-то заметить.

— Он сильно нервничал перед отъездом, — прошептала Дайана. — Он меня напугал. Он еще никогда не был таким. Он как будто предчувствовал, что не вернется из этой проклятой Абуджи.

— Просил что-нибудь передать на словах?

— Нет, ничего… Сказал только, что делает это ради детей…

Еще пару минут мы стояли не двигаясь.

Столица мира, укутанная дождем, существовала отдельно от нас.

Вся Вселенная существовала отдельно от нас.

А потом Дайана вздохнула:

— Ну ладно…

И мы пошли в дом…

А теперь я должен сказать о том, о чем до сих пор умалчивал. О том, чего — при всем их упорстве, — не смогли вытрясти из меня даже агенты ЦРУ.

Я встречался с Гленном Осковицом за день до его отлета в Абуджу. Мы с ним сидели в том же неприметном кафе, и те же утки, наслаждаясь, видимо, сытостью и тишиной, лениво скользили по стеклянному озеру.

— Конкретных деталей я просто не знаю, — говорил тогда Гленн. — Теоретически меня должны были бы в них посвятить, поскольку я в данном случае представляю правительство США. Но это же, черт бы их взял, спецслужбы, они даже президенту не расскажут всего, что задумали. Называется это операция «Бо­нобо». Бонобо — карликовые шимпанзе с весьма специфическим сексуальным репертуаром. Наверное, потому и выбрали данный термин. Юмор у них такой. Идея операции, как я понял, принадлежит русским, китайцы, в свою очередь, имеют связи с неким движением «Кагонда Ману», судя по тому, что о нем рассказывают, чуть ли не людоеды. Ну а мы всю эту механику финансируем через некий эфемерный банк на Каймановых островах. С одной стороны, вроде бы правильно: если что, доказать нашу причастность будет очень непросто, но, с другой стороны, мы теряем возможность контроля за действиями и должны будем во всем полагаться… э… э… э… на наших партнеров…

— Так в чем там суть? — спросил я. — Или, если уж такая секретность, можешь меня не посвящать.

Я вовсе не жаждал стать хранителем дурно пахнущих тайн.

Гленн мельком глянул на уток, а потом опять повернулся ко мне.

— Суть заключается в том, чтобы создать такую коллизию, при которой арконцы вынуждены будут уйти. Причем ответственность за инцидент ни в коем случае не должна быть возложена ни на одну из великих держав, это надолго погубило бы ее репутацию. В дерьмо должны влезть полные отморозки, выродки, на которых потом можно будет обрушить гнев мировой общественности… В порошок их стереть… Все, больше я пока ничего сказать не могу…

Я, разумеется, не настаивал. Разговор вообще навел меня на очень неприятные мысли. Заваривалась какая-то явно тухлая каша, маячило в перспективе извержение грязи, от кото­рого, как я чувствовал, следовало держаться подальше. У меня не было никаких иллюзий насчет наших политиков: им нужна была только власть, и ради нее они были готовы пойти на самые чудовищные поступки.

О том же самом писал в своей записке и Гленн. Он сообщал, что только что, перед отлетом в Нигерию, получил направляющий инструктаж у заместителя директора ЦРУ. Формулировки в нем использовались предельно расплывчатые, но чисто интуитивно он, кажется, начинает догадываться, что именно задумано осуществить. И если это действительно так, если весь этот ужас предполагается сотворить нашими собственными руками, то он, Гленн Осковиц, гражданин США, в этом участвовать не желает. Более того, по воз­вращении из Абуджи, где, скорей всего, удастся многое прояс­нить, он попытается объяснить президенту, к каким губитель­ным последствиям могут эти действия привести. Если правда всплы­вет, а правда имеет обыкновение рано или поздно всплывать, то как мы будем выглядеть в глазах всего мира? О какой демократии мы сможем тогда говорить? О какой свободе, о каких правах человека? В заключение Гленн писал, что никакой помощи от меня он не ждет. Более того, советует держаться от всей этой истории в стороне. Но кто может предвидеть, как сложатся обстоятельства, например, лет через пять? Пусть об операции «Бонобо», помимо ее организаторов, знает хотя бы еще один человек.

Записку я, естественно, уничтожил. Гленн не случайно написал ее от руки, на бумаге. Он понимал: если с ним что-то случится, компьютер его будет тут же изъят, а при нынешних технологиях айти-подразделение ЦРУ сможет восстановить практически любой стертый текст.