Андрей Смирнов

К моему удивлению, школяры и не думали огрызаться. И не дали сьеру Ги превратить их в

бифштексы, выместив свою ярость.

— Есть только три сословия, существование которых определено Богом, — заявил он. — Это

те,   кто   молятся,   те,   кто   воюют,   и   эти...   ну,   те,   которые   пашут.   А   горожане,   занимающиеся

умничаньем и вольнодумством, — прыщи на заду цивилизации. Я так считаю.

* * *

Разошлись мы уже за полночь. Взяв с меня слово, что до завтра я никуда не уеду, а если все же

решу посреди ночи перебраться в какой-нибудь другой трактир, то обязательно потом сам разыщу

их,   Ги   и   его   спутник   покинули   «Иерусалимский   лев»   и   направились   в   сторону   цитадели.   А   я

направился в свою комнату и, не раздеваясь, повалился в постель.

То, что пить много, — вредно, известно всем. Наверное, поэтому под утро мне и приснился

очень неприятный сон...

* * *

...Я снова в высоком зале с колоннами. Трудно дышать. Воздух одновременно и холоден, и

горяч.

В   конце   зала   —   возвышение,   вокруг   которого   стоят   люди   в   темных   рясах   наподобие

монашеских. Длинные капюшоны скрывают лица.

Я отталкиваю кого-то, обхожу чью-то спину...

На  возвышении  совокупляются  двое.  Женщина  —  внизу,   ее  руки  прикручены   веревками  к

железным   скобам.   Ряса   мужчины   —   судя   по   всему,   он   один   из   этих   «монахов»   —   поднята   до

середины туловища. Из горла вырывается хриплое рычание. Он двигается в бешеном темпе.

Потом... Что-то происходит. Мужчина начинает меняться. Спина и ноги покрываются темной

шерстью, лицо, доселе скрытое капюшоном, вытягивается вперед, руки превращаются в когтистые

лапы, которые рвут кожу женщины. Он двигается, как животное.

Рот женщины широко раскрыт. Кажется, она кричит, но здесь царит безмолвие. Ни боль, ни

отчаянье, ни громкие крики не в состоянии его разорвать. Как будто бы она кричит в вакууме.

В момент экстаза получеловек-полузверь перегрызает ей горло. Впивается зубами в грудь. Рвет

кожу и мясо.

Он поворачивает окровавленную морду к зрителям, по-прежнему неподвижным. Несмотря на

то что человеческого в нем почти не осталось, мне вдруг кажется, что я знаю его. Его лицо — это...

Лицо кажется знакомым. Я вглядываюсь...

Нет. Не может быть.

Я отворачиваюсь.

Один из «монахов», мой сосед, берет меня за руку. Ладонь — хрупкая и нежная. Это рука

женщины.

Хотя я не успеваю разглядеть ее лица, у меня возникает чувство, что я уже встречался с ней

когда-то...

Проснувшись, я долго лежал без сна. Во рту был вкус крови.

* * *

На завтрак трактирщик порадовал нас с Тибо овсянкой, связкой колбас и изюмом.

А после завтрака приехал Ги де Эльбен, и мы отправились в резиденцию виконта.

Следующие   несколько   дней   я   провел   в   Безье.   Познакомился   с   местной   верхушкой.   Был

представлен виконтессе Аделаиде. Она производила впечатление очень сильной и одновременно —

утонченной   женщины.   Кроме   того,   она   была   потрясающе   красива.   Роже   можно   было   только

позавидовать. Я даже выдал что-то в этом роде — в виде комплимента. Похоже, виконтессу мои

слова позабавили.

Поначалу с господином Пабло Верочелле познакомиться не удалось, поскольку как раз в день

моего появления в резиденции Роже он, пребывая в сильнейшей злобе, оттуда уехал, перебравшись в

местное епископство. Впрочем, я не слишком переживал по поводу того, что наше знакомство не

состоялось.

Рассказывать о днях, проведенных в Безье, особенно нечего. Пили, разговаривали, играли в

кости.   Выражали   свое   восхищение   госпожой   Аделаидой,   рассыпали   любезности   ее   придворным

дамам.   Годфруа   ухаживал   за   какой-то   дамой   и   навевал   на   нас   скуку   однообразными   стихами,

которые   он   сочинял   и   зачитывал   вслух   нам   с   Ги,   желая   узнать   о   своих   стихах   наше   мнение.

Несколько   раз   Ги   просил   меня   сочинить   что-нибудь   для   Годфруа,   чтобы   только   тот   отстал   и

успокоился,   но   каждый   раз   мне   удавалось   отшутиться.   Стихи,   блин...   Я   очень   сомневался,   что

бессознательные навыки сьера Андрэ распространяются так далеко. Не хотелось даже и пробовать,

чтобы ненароком не опозориться.

Вся эта веселая жизнь продолжалась до тех пор, пока однажды утром, встретив Ги во дворе

цитадели, я не обратил внимание на его мрачный вид.

— Опять эта итальянская крыса развонялась, — уловив повисший в воздухе вопрос, сквозь

зубы процедил тамплиер.  — Хочет, чтобы мы изловили каких-то мужиков.  Придется ехать. У-у,

ненавижу...

— Так не езжай.

— Надо. Вон, когда в Кастре были, тоже наплевали и не поехали. Так итальянец послал солдат.

А деревенские приняли их за рутьеров. А народец здесь решительный. Половину солдат перебили,

пока разобрались. Ясно, что никаких еретиков не обнаружилось. Нет, надо ехать.

— Далеко ехать-то?

— Да  нет, — ответил Ги,  — не очень.  В какую-то там Общину...  То есть не в общину,  а

деревня так называется — какая-то там Община...

Тут у меня в животе возникло очень странное ощущение. Ощущение было такое, будто бы я

ненароком проглотил холодного морского ежа.

— В Севеннскую Общину?