Андрей Смирнов

больше походила на оранжерею — столько здесь было декоративных растений. Дорогой номер в

гостинице стоил ему всех сийтов, что еще оставались на счету.

Повернув голову, землянин посмотрел налево. На низеньком столике стояла початая

бутылка вина. Рядом — изящный бокал и стилет. Дэвид налил себе вина, пригубил, попытался

целиком раствориться в ощущениях… залпом выпил остаток, поставил бокал обратно и взял

стилет.

Минуту или больше он тупо рассматривал оружие. Он знал, что собирается сделать

глупость. Впрочем, ничего, кроме глупостей, в своей жизни он никогда и не делал. По крайней

мере, эта будет последней.

Он вытащил из воды левую руку и стал изучать расположение вен.

Желания умереть он не испытывал. Но и жить не хотелось.

Все утратило смысл. Он хотел забыться, раствориться в потоке чувственных переживаний

— но вино не пьянило, и комфортные условия, в которых он находился сейчас, расслабляюще

действовали только на тело, но не на разум.

Как-то вдруг не осталось ничего, чего бы он хотел еще добиться. На Земле он жил по

инерции, покинув ее, загорелся жаждой тайн и чудес, которые открыл перед ним Нимриан, а затем

забыл обо всем этом ради Идэль. Идэль он утратил, а жажда познания и управления окружающим

миром, которая двигала им, когда он только начинал постигать волшебство под началом Лэйкила

кен Апрея, так и не вернулась. Он не мог даже удариться в религию, потому что не верил теперь

никому и ни во что. Не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Жить же просто, «как все», ни

о чем не задумываясь и на протяжении долгих лет неизвестно зачем раз за разом пересекать порог

меж уходящим днем и наступающим, он не хотел и не мог. Так он жил на Земле. Он не хотел

возвращаться к тому состоянию, пусть даже с другой внешней атрибутикой и на другой планете.

Он думал о тех, кого встретил на своем пути за прошедшие годы. Все они заняты своими

делами. К живому общению с кем-либо из них Дэвида совершенно не тянуло. Но все они жили в

его памяти и воображении, и с этими призрачными собеседниками он был готов поговорить…

— Привязался к женщине? — Насмешливо бросил Лэйкил кен Апрей. — Найди другую.

— Полностью согласен. — Брэйд улыбнулся, продемонстрировав удлиненные клыки. —

Сними шлюху. Напейся. Это поможет.

— Пойдем куда-нибудь, дядя Дэвид, — Лайла потянула его за рукав. — Придумаем что-

нибудь, чтобы развеселить тебя.

— Что толку страдать? Измени свою душу и гэемон, — произнес Эдвин кен Гержет, и

Вилисса за его спиной согласно кивнула. — Устрани эту привязанность и создай себе какую-

нибудь другую. Есть псионические заклинания, которые могут изменить и упорядочить твой

внутренний мир.

— Мне очень жаль, Дэвид, что все так получилось, — с сочувствием произнесла Алиана.

— И мне жаль, — грустно улыбнулся Рийок. — Ты был способным учеником. Лучшим в

группе. Но ты отверг высшее благо ради какой-то женщины — и ничем иным твоя история

закончится просто не могла.

— О, как же я рад, что тебя накормили дерьмом! — Захохотал Кантор. — Да кто ты такой, смерд, чтобы принцесса захотела остаться с тобой?! Кем ты себя вообразил? Она никогда тебя не

любила.

— А я ведь тебя предупреждала. — Мимоходом оборонила Леди Марионель.

— Дэвид, боль и страдания — это прекрасно! — С восторженным и слегка сумасшедшим

блеском в глазах воскликнул Лийеман. — Неважно, испытываешь ли ты их сам или причиняешь

кому-либо. Это интересно и по-настоящему захватывает! Только это и отличает нас от неживых

вещей и механизмов. Ты испытываешь такие удивительные и всепоглощающие переживания —

так оцени же их насыщенный и терпкий вкус!

— Вернись в Академию, уйди с головой в учебу, — посоветовал Тахимейд. — Рано или

поздно ты успокоишься. Переживания, эмоции — это все ерунда. Важны только знания. Ни к чему

иметь сердце тем, у кого есть разум.

— Ты слизняк. — Констатировал Кэсиан. — Да-да, обыкновенный такой бесформенный

слизнячок. Лежишь тут, смакуешь свои страдания, вместо того, чтобы встать и что-нибудь

сделать.

Дэвид поморщился. Последний образ был особенно неприятен. Тем более, что он нес

откровенную чушь. Изменить сложившуюся ситуацию уже было нельзя. Дэвид постарался

перестать думать о цинике Кэсиане и сосредоточиться на других образах — скажем, Алианы или

Лайлы. От них, по крайней мере, можно было дождаться хоть какого-то сочувствия…

Но воображаемый Кэсиан не спешил покидать мысли Дэвида Брендома.

— Такова ваша рабская природа, — назидательно продолжал Владыка Снов. — Она была,

есть и будет ничтожной и жалкой, как бы вы не воображали себя «венцами творения». Такими уж

вас сотворили Боги. Первое человечество было могучим и гордым, вы же — черви, слепленные из

праха и разлагающейся плоти первых людей, уничтоженных Богами. Ваши «я» порабощены

вашей природой, а эта природа требует, чтобы цель вашего бытия лежала вне вас. Когда же эта

цель по каким-то причинам исчезает: гибнут Боги или изменяет любимая, — Кэсиан сделал

преувеличенно-испуганное выражение лица, — то происходит Вселенская Катастрофа, наступает

Паника и приходит Конец Всему. Какой ужас! Что же делать!?. — Кэсиан сделал вид, как будто