Андрей Сахаров

Психологию войны создавала советская пропаганда, и ей было на что опираться. В 1949 году знаменитый философ и математик Бертран Рассел, вовсе не ястреб и не подданный военно-промышленного комплекса, написал: «Если Советское правительство не изменит своей позиции, что кажется невероятным, боюсь, мы должны прийти к выводу, что никакое единство не возможно до следующей мировой войны. <…> Если — вопреки тому, на что я в глубине надеюсь — только война способна предотвратить всеобщую победу коммунизма, я, со своей стороны, принял бы войну, несмотря на все разрушения, которые она принесет»¹¹⁰.

Шесть лет оставалось до манифеста Эйнштейна — Рассела 1955 года, с которого началось Пагуошское движение ученых за мир и ядерное разоружение. Это шестилетие вместит в себя рождение водородной бомбы и смерть Сталина.

Президент Академии наук и инженер по ржавчине

По воле истории, водородную бомбу изобрели в ФИАНе во время лысенковского разгрома биологии и аналогичной угрозы, нависшей над советской физикой. Когда Сахаров писал отчет о Слойке, его ближайший соучастник по термоядерному делу, заклейменный «низкопоклонник» Гинзбург готовился к выступлению на Всесоюзном совещании и 15 января 1949 года написал С. И. Вавилову: «Мне казалось уместным направить Вам текст моего предполагаемого выступления в прениях по Вашему докладу. Это выступление было мне. предложено сделать, и предлагаемый его проект обсуждался у нас в ФИАН ’е»¹¹¹.

Три четверти выступления Гинзбурга посвящены «философии современной физики», последняя четверть — «вопросу о борьбе за честь, достоинство и приоритет советской науки». Гинзбург признал и свою вину за то, что «писал работы и не задумывался над тем, не забыл ли где-либо указать или подчеркнуть приоритет отечественной работы». А заканчивается выступление цитатой из Сталина — «не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны».

Это Гинзбург писал, «догоняя и превосходя» Запад по термоядерному делу и обеспечив, в частности, отечественный приоритет в применении LiDoчки.

Тяжелее было главному докладчику — Вавилову. Ему, президенту Академии наук, пришлось дважды переделывать свой доклад, подбирая идеологические формулы, устраивающие надзирателей из ЦК. Вавилов-президент мог благодарить себя же как директора ФИАНа — бомбовые успехи его теоретиков помогли избежать позора, совещание отменили, и все три варианта его доклада отправились в архив.

А 24 мая 1949 года Вавилов председательствовал на заседании ученого совета «О космополитических ошибках, допущенных сотрудниками ФИАНа». Одним из «выявленных» четырех космополитов был Гинзбург. Вавилов называл грешников по имени-отчеству, грешники произнесли полагавшиеся ритуальные слова, и на этом для них все кончилось. Но не для Вавилова.

В 1949–1950 годах журнал «Доклады АН СССР» поместил четыре статьи некоего Знойко¹¹². В журнале, предназначенном для срочной публикации новых, сжато изложенных результатов, читаем:

«81 год тому назад великий русский химик Д. И. Менделеев сформулировал основной, естественный закон природы. <…> Как известно, гениальные предсказания Д. И. Менделеева сбылись. <…> Как известно, одному из авторов этой статьи (А. П. Знойко) удалось найти зависимость между изменяющимися свойствами ядер, удельным зарядом последних и их структурой. <…> ясно видна глубина менделеевского метода — метода, стимулирующего развитие химии атомов и физики ядер, метода, с помощью которого науке сегодняшнего дня удается дальше проникнуть в тайны природы. <…> За элементом 96 идет элемент 97, который за два года до своего получения (американскими физиками. — Г. Г.) был предсказан на основе открытия периодической системы атомных ядер с помощью менделеевского метода. Этому элементу мы предлагаем дать название «менделевий» и установить символ Md».

В «Докладах АН СССР» статьи публиковались только по представлению членов академии. Кто же представил наукоподобную ахинею Знойко?

Сам главный редактор и президент Академии наук Сергей Вавилов.

Неизвестно, какие силы удалось мобилизовать для этого ныне безвестному Александру Знойко. Но силы эти, несомненно, были очень велики, если в сентябре 1949 года 42-летний инженер, специалист по коррозии в черной металлургии, то есть по ржавчине, стал заведовать в Московском университете секретной ядерной лабораторией, созданной специальным постановлением правительства¹¹³. Он же возглавил уникальный по названию «эмпирический отдел» этой лаборатории. Ему бы еще научную биографию, сопоставимую с лысенковской, и за эмпирическую историю советской физики трудно было бы поручиться…