Академик Сахаров, материалистически глядя на факты в области своей профессиональной компетенции, не мог присудить победу социализму в производительности труда. Максимум, что он мог, — это сказать, что капитализм и социализм «сыграли вничью». Ничейный результат соревнования говорил, что обе системы достаточно прочны. Это, во-первых, укрепляло ключевой факт — угрозу всемирного самоубийства, а во-вторых, диктовало необходимый шаг: «Каждое разумное существо, оказавшись на краю пропасти, сначала старается отойти от этого края, а уж потом думает об удовлетворении всех остальных потребностей. Для человечества отойти от края пропасти — это значит преодолеть разобщенность»210.
Главный вывод Сахарова: преодоление отделенности «лагеря социализма» от «мира капитализма» — единственная возможность предотвратить падение в пропасть третьей мировой войны. Третьей и последней, поскольку такая война неизбежно стала бы термоядерной и, значит, гибельной для человечества в целом. Вероятность такой войны возросла бы, если в гонку вооружений добавится и стратегическое противоракетное оружие. Это Сахаров объяснил в главе «Угроза термоядерной войны».
Цель его статьи — указать путь к сближению противостоящих систем. Не стремясь к оригинальности, Сахаров употребил «термин, принятый в западной литературе», — конвергенция. И этим запутал всех, кто пытался разглядеть в нем начитанного политолога. Эпитеты «социалистическая и демократическая», которые он добавил к термину «конвергенция», мало что говорят и, главное, не проясняют, что его понимание конвергенции не имело ничего общего с тогдашней западной политологией, о которой он, судя по всему, знал лишь понаслышке.
Физику было достаточно общенаучного значения термина «конвергенция» — сближение, которое в политической географии начинается с открытия границ. А западные авторы «теории конвергенции» верили, что научно-технический прогресс сам собой сблизит две принципиально разные государственные системы. Государства обеих систем вынуждены, дескать, опираться на высоконаучную технику, а делать это можно только руками и головами профессионалов, сходным образом подготовленных — научно-технических менеджеров, роль которых возрастает в обеих системах. И, соответственно, должно расти сходство нового индустриального капитализма и нового индустриального социализма. «Новое индустриальное государство» — так назвал свою книгу 1967 года красноречивый сторонник этой надежды Джон Гэлбрайт211.
Для Сахарова же конвергенция была не бесплатным подарком научно-технического прогресса, а необходимостью преодолеть смертельную опасность. Опасность, рожденная научно-техническим прогрессом, нависла над обеими противостоящими системами, уместившимися на одной планете и разделенными пропастью взаимного недоверия и страха. Что же касается роли научно-технических менеджеров, Сахаров знал на собственном опыте, что даже его роль стратегически высокопоставленного «менеджера» оказалась недостаточна, чтобы быть выслушанным правительством по вопросу стратегической важности. Поэтому, собственно, он и вышел за пределы своей секретной профессии на общественную арену, начав строить мост через пропасть с социалистического берега.
На другом, капиталистическом, берегу Сахаров никогда не был. Приходилось полагаться на прессу, и в 1968 году капиталистический берег не казался готовым к наведению мостов: шла война во Вьетнаме, в США убили Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди… С другой, социалистической стороны весна 1968 года стала Пражской весной, когда в Чехословакии началось строительство «социализма с человеческим лицом». В этот период обитателю соцлагеря было легче убедить себя в потенциале социализма, в том, что будущее за ним.
Сахаров знал, на какой упрек он нарывается в своем вольномыслящем, но просоциалистическом окружении. Высоко оценив неопубликованную книгу Роя Медведева о сталинизме, написанную «с социалистических, марксистских позиций», он прибавил: «Вероятно, автор не дождется таких же комплиментов от товарища Р. Медведева, который найдет в его взглядах элементы «западничества». Ну, что ж, спор так спор!»212 К тому времени Сахаров уже около двух лет общался со средой диссидентов. Читал самиздат, участвовал в дискуссиях. Свободно — в его понимании, «научно» — осмысливал «факты, теории и взгляды».
Однако Сахаров знал нечто такое, чего не знали его новые знакомые и что привело его к мысли о сближении с Западом, а не просто о каком-то усовершенствовании социализма. Он профессионально знал ограниченную, но жизненно важную сферу государственной жизни — стратегическое противостояние двух систем, их научно-техническое соревнование и неустойчивое ракетно-ядерное равновесие. Эта сфера имела столь существенное значение для жизни общества, что позволяла судить об обществе в целом. Сахаров понимал, что усовершенствовать социализм попросту не успеют, если стратегическое противостояние сорвется в штопор ядерной войны.
Вывод из своего анализа Сахаров сформулировал так: