Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Я, конечно, следил за правозащитными выступлениями Андрея Дмитриевича, его выступлениями в судах, его изоляцией в Горьком, но до конца 1980-х лично его никогда не видел и тем более Елену Георгиевну.

Слева направо: Ю. Рыжов, неизвестный, Е. Боннэр, А. Подрабинек.

Их я впервые увидел вскоре после возвращения из Нижнего. «Мемориалу» нигде не давали площадки собраться, а я был ректором Московского авиационного института, академиком, с большими полномочиями у себя в вузе. Я предложил им ДК МАИ. Включая балкон, там аудитория примерно на 1200 человек. Ранее там же я проводил встречи с опальным Ельциным накануне выборов народных депутатов — весной 1989 эту встречу пытались запретить. Власть была уже слаба, и я мог посылать её на любые буквы. В фойе была сделана выставка: висела карта Советского союза, на которой флажками были отмечены ГУЛАГовские места. Помню, когда подошел рассматривать карту, там каким-то образом оказались Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко.

Через год или два, это было в мае 1989 года, начинается Съезд народных депутатов. Нас в зале рассаживали по алфавиту — по первым буквам фамилий. Передо мной сидят: Пуго, Примаков, затем какой-то профсоюзный деятель на «Р», я, далее — космонавт Рюмин, космонавт Савицкая. Не помню, кто сидел за моей спиной, а чуть со сдвигом — Сахаров. Я сидел в четвертом ряду у прохода, а напротив прохода была трибуна, с которой прозвучало знаменитое выступление Сахарова с выключением ему микрофона Горбачевым. Мы с Сахаровым общались в кулуарах, и уже была создана межрегиональная депутатская группа.

После смерти Андрея Дмитриевича на его кресло в зале заседаний съезда мы клали цветы: я просил по вечерам уборщицу их не убирать.

Ю. Рыжов на Сахаровской маевке, 2000-е.

Виделся с Еленой Георгиевной на поминках. Они были в ныне снесенном здании гостиницы «Россия». В день похорон Сахарова в Москве была жуткая погода, мокрый снег по щиколотку. В гостинице собралось несколько сотен человек, или даже больше — зал очень большой был. Не помню, был ли Ельцин, — наверное, был. В середине мероприятия поднялся шумок — Лех Валенса прилетел. Так как была плохая погода, он смог сесть только в Питере, и оттуда уже ехал в Москву.

Елена Георгиевна имела влияние на Андрея Дмитриевича, а он — на неё. Совершенно ясно, что это было содружество. Они были и политическими, и нравственными единомышленниками.

Когда 21 мая 1991 года открывали мемориальную доску Сахарова на доме на улице Чкалова, т. е. ул. Земляной Вал, Елены Георгиевны почему-то не было. Там собралось два-три десятка человек просто на тротуаре, была построена какая-то деревянная трибунка. Почему-то на этой трибунке оказались я и президент Португалии Марио Суареш — с ним я ранее уже был знаком. Он что-то говорил, я что-то говорил, потом мы сдернули покрывало и на этом всё кончилось.

Гена Жаворонков в молодые годы.

В январе 1992 года я уехал послом в Париж, и вскоре туда приехала Елена Георгиевна. Мы с женой пригласили её в резиденцию. Не в посольство, а в особняк, «Отель д’Эстре». Ужинали вместе, засиделись поздно. Я стеснялся будить своих шоферов, выгнал из гаража машину и отвез её туда, где она жила.

Когда я возвратился в Москву в 1999 году, я сразу подключился к Сахаровскому центру. Все эти годы я входил в совет Центра, и мы опять стали встречаться с Еленой Георгиевной, когда она приезжала из Америки.

Обсуждали финансовые дела, когда заканчивались американские деньги, здесь тоже денег было мало. Если сразу перепрыгнуть в сегодня, ситуация улучшилась, когда пришел новый руководитель Сергей Лукашевский. Он оказался энергичным парнем: сразу интересные мероприятия пошли.

Все 2000-е годы мы встречались и в квартире, на кухне, с членами актива Сахаровского центра. Беседы, питие чая с печеньем. В Сахаровском центре обычно собирались в круглом зале, с портретами Марченко и других. Иногда на этих заседаниях присутствовал представитель американского фонда Сахарова. Юрий Самодуров докладывал итоги деятельности за год и планы на следующий. Елена Георгиевна обычно критиковала и то, что было, и то, что планировалось: говорила, что слабо, неактивно, неэнергично. Она считала, что центр должен вести более широкую демократическую и правозащитную деятельность. Более пиарно — не в плохом смысле этого слова. Юра вроде настойчиво оправдывал свои действия, но очень мягко и тихо.

В квартире собирались человека три. Например, Леня Литинский, журналист и писатель Гена Жаворонков (он, к сожалению, умер в 2006 году). На кухне больше народа не поместилось бы: кому-то даже приходилось стоять, когда там чай пили. Елена Георгиевна курила, потому мы курили и в квартире, и на собраниях. Я заядлый курильщик, это для меня был рай.

Как-то Горбачев позвонил мне и сказал:

— Ты знаешь, что такое Давосский экономический форум? А я хочу созвать международный политический форум. Ты поедешь со мной?

— Куда?