Ирония этого сюжета заключалась в том, что начиная со второй половины 1938 года и в течение всего 1939-го Андрей Платонов, он же Ф. Человеков, он же А. Климентов, он же А. Фирсов, он же Ив. Концов, не напечатался в «Литературном критике» ни разу, фактически уйдя в журнал «Литературное обозрение». Правда, учитывая, что обе редакции располагались в одном здании на Тверском бульваре, 25, а работали в них одни и те же люди, этот уход носил характер символический, и тем не менее.
«ПЛАТОНОВ высоко ценит состав редакции „Литературного критика“, а именно САЦА, УСИЕВИЧА
Но били Андрея Платонова за «Литературный критик», а «Литературный критик» — за Платонова. В начале 1940 года в ЦК партии полетела новая цидула за подписью Фадеева, Кирпотина и Ермилова. Называлась она «Об одной антипартийной группировке в советской критике», и ее внимательно с карандашом в руке прочел Сталин, трудно сказать, с какими чувствами вновь столкнувшийся с недобитым в 1931 году подкулачником и подчеркнувший на полях те места, которые мы выделим курсивом (а подчеркивания в тексте были предусмотрительно сделаны для вождя авторами документа).
«Гнилые теоретические позиции группки „Лит. критика“ приводят их естественно к выводу, что политика вредна искусству. <…> Всю советскую литературу „Лит. критик“ считает иллюстративной
„Наиболее талантливым среди писателей, не удовлетворяющихся одними лишь гуманистическими обобщениями, а ищущих жизненных, конкретных и трудных, часто трагических, форм развития, является у нас Андрей Платонов“ (Лит. критик, № 9—10 за 1938 г., стр. 171).
„Лит. критик“ сделал Платонова своим знаменем. Его противопоставляют другим писателям. На него указывают, как на образец.
Далее следовали «членовредительские» цитаты из платоновской статьи «Пушкин и Горький» и административное резюме: «Дальнейшие комментарии излишни! Сборник подобных статей Платонова, редактировавшийся Е. Усиевич, был изъят как антисоветская книга».
Впечатление такое, что Ермилов изо всех сил подталкивал Сталина к тому, чтобы повторить «впроковский» сюжет 1931-го, чтобы «впрок» стало всем: и Платонову, и Лукачу, и Келлеру, и Усиевич… Но тяжелый на подъем и плохо поддающийся манипулированию сатрап на этот раз никаких специальных указаний давать не стал, со стороны наблюдая за дракой тех писателей, какие у него были.