Андрей Платонов

«И здесь же, в трагической трудности работы, в подвиге поэта, заключается, вероятно, причина ранней смерти Маяковского. Подвиг его был не в том, чтобы писать хорошие стихи, — это для таланта поэта было естественным делом; подвиг его состоял в том, чтобы преодолеть косность людей и заставить их понимать себя — заставить не в смысле насилия, а в смысле обучения новому отношению к миру, новому ощущению прекрасного в новой действительности; преодоление же косности в душах людей почти всегда причиняет им боль, и они сопротивляются и борются с ведущим их вперед. Эта борьба с новатором не проходит для последнего безболезненно, — он ведь живет обычной участью людей, его дар поэта не отделяет его от общества, не закрывает его защитной броней ни от кого и ни от чего…

Подвиг Маяковского состоял в том, что он истратил жизнь, чтобы сделать созданную им поэзию сокровищем народа. „Мастак жизни“, он обучил живых понимать свой голос и „смастерил“ для них поэзию, достойную создателей нового мира. Мастак жизни — не означает, что поэт был мастером своего личного счастья: он был мастером большой, всеобщей жизни и потратил свое сердце на ее устройство».

Именно это место вызвало возмущение старого врага и полного тезки Маяковского, Владимира Владимировича Ермилова, который увидел в платоновских рассуждениях утверждение «извечной трагичности новаторства», «вечной нормы», которая «неизбежно ведет к трагической жертве». «Перед нами какая-то старомодная восьмидесятническая окрошка, в которой плавает и остаточек идеи Ф. М. Достоевского о том, что „не насилием, а жертвой спасается мир (новатор жертвует жизнью — ‘истратил жизнь’ — для того, чтобы содеянное им стало сокровищем народа)“».

Ермиловские размышления были опубликованы 25 августа 1940 года в «Литературной газете» в статье с неброским названием «Традиция и новаторство». В ответ Платонов обвинил своего оппонента в «поверхностно-традиционном» понимании новаторства, в громогласной шаблонности и в искажении, в уродовании чужих мыслей, в том, что «Ермилов пишет ради какого-то своего расчета, а не в расчете на истину». «Нельзя понять другого, если сам постоянно переполнен собственным благоприобретенным мнением, если постоянно имеешь некое железное намерение крошить любого, непохожего на себя, если прячешься в ложный вымысел от беспокоящего огня действительности». И дальше: «Смерть Маяковского есть трагическое событие. Но лишь безумец или человек, срочно нуждающийся в перевоспитании, обвинит писателя, заявившего об этом общеизвестном событии, что данный писатель клевещет на современное советское общество, устанавливающее новые нормы, что этот писатель проповедует, дескать, необходимость и неизбежность жертвенной жизни, что он, в сущности, чуть ли не сознательный организатор трагической жизни и самоубийства, как обшей судьбы новаторов, что он возвращает нас к архивной теории о толпе и героях и прочей „окрошке“ восьмидесятых годов.

Писатель Человеков этого не проповедовал».

Это письмо постигла участь двух предыдущих — пролежать в архиве до своего воскрешения, так что война носила характер расправы: Платонова разрешалось бить другим, но Платонову не дозволялось дать сдачи. Что же касается войны в более широком смысле — адмкритики и академкритики, — то в конце 1940 года выпуск журнала «Литературный критик» был по решению оргбюро ЦК прекращен, и Фадеев с Ермиловым могли бы праздновать победу, когда б одновременно с этим не была ликвидирована и секция критики в Союзе писателей. Начальство избрало нулевой вариант, а критическая деятельность Платонова продолжилась в «Литературном обозрении», и непохоже, чтобы о ликвидации некогда пригревшего его, но потом разочаровавшего «Литературного критика» он сожалел.

Глава двадцатая ЦАРСТВО ЗЕМНОЕ И НЕБЕСНОЕ

Он продолжал писать прозу. Пусть и меньше, чем в предыдущие годы, но все же ни рецензирование, ни работа для серии «ЖЗЛ», ни даже «литературное рабство», если таковое действительно в его жизни существовало, не были помехой главному ремеслу, и некогда молодая, ревнивая, а теперь набравшаяся опыта муза относилась к своему любовнику с большим пониманием и терпением…

В период с 1938 по 1941 год Платонов написал рассказы, которые давно считаются классическими: «Июльская гроза», «На заре туманной юности», «Родина электричества», «По небу полуночи», «В прекрасном и яростном мире», «Жена машиниста», «Свет жизни», «Великий человек», «Алтеркэ», «Юшка», «Еще мама», «Корова».