Андрей Ярославич

Андрей и его спутники и сопроводители ехали Подгородьем — ремесленными кварталами. И снова люди встречали и приветствовали Андрея с самым искренним радостным любованием. И цветные стяги, белокаменные дворцы и хоромы в праздничном убранстве — это все было — ради него!.. Но почему, почему? Что он доброго сотворил Даниилу?.. Вот уже едут «княжим городищем», близится дворец князя… Или это в память о союзе с отцом Андреевым, Феодором-Ярославом, князь встречает Андрея с такою пышностью? Разве они были так близки? Разве неведомо было Даниилу, что в помыслах о браке Андреевой Ярослав предпочел ему Гогенштауфена?.. Или вся эта пышная праздничность затеяна особо, напоказ? Напоказ — кому? Александру и Сараю? Напоказ — возможность, вероятность угрожающего им союза? Даниил так уверен в Андрее? Или просто уверен в этой необходимости показать им саму возможность, вероятность… чтобы поутихли, окоротились, лапы свои не тянули бы на русский юг…

Драконы узорные на фасаде соборной церкви Успения Богородицы завивали каменные хвосты… Епископ Иоанн и ближайшие бояре Даниила торжественно встретили Андрея на первом княжом дворе. Андрей и его спутники и сопроводители спешились, отдали поводья подоспевшим конюхам княжим и двинулись медленно к лестнице белокаменной. Взыграли трубы, величественно и с провизгом и воем… Метнулась в памяти Огул-Гаймиш… ангел над серебряным фонтаном… И, затмевая все, явился человек, рослый и нарядный, но показавшийся Андрею домашним и близким, потому, быть может, что с непокрытой головою, без шапки на верхней ступеньке белокаменной лестницы явился… И Андрей увидел, как быстро, скорыми, но величавыми шагами, и домашне как-то, спускается этот человек по лестнице к нему. Руки — золоченые рукава, смуглые крепкие кисти — вскинулись, плавно и мощно скругляясь. И человек обнял Андрея, прижал его голову к своей груди… Андрей почувствовал сильное мерное биение чужого сердца, и его руки ответно раскинулись и сомкнулись в объятии… И зрелище того, как припал юноша доверчиво к мужу зрелому, готовому защитить его, могло тронуть душу…

Пиршественные столы, накрытые в огромной палате, блистали скатертями-покривками— пестроцветные узоры шелковых нитей на плотной белизне лучшего льна. Посуда золотая и серебряная была. На кубках, тарелях и чарах — выпукло-чеканно — по золоту-серебру гладкому, отблескивающему в пересвете свечей в дорогих подсвечниках-шандалах, — кораблики под парусами, полногрудые полунагие девицы, простирающие руки, музыканты, играющие на неведомых инструментах, — чужеземные заморские забавы… Иные изображения сходны были с рисунками ярко красочными в книгах франкских, германских, италийских… Совсем под рукою Андреевой поставлен был кубок на высокой ножке — светло сияющая перламутровая раковина, оправленная чеканным, узорным серебром… Андрей находился в том состоянии приподнятости и возбуждения, какое всегда мешает сосредоточиться, воспринять все в последовательности определенной, упорядочить свои ощущения и впечатления… Более всего хотелось ему — и он это запомнил— каждую вещицу изящную брать со стола в руки и вертеть в пальцах, оборачивать, разглядывать… Он понимал, что этого делать нельзя, не надо. Но пальцы обеих рук, сложенных на скатерть, сцеплялись невольно, шевелились. Андрей опускал глаза, видел свои пальцы и смутно маялся томительным смущением…

Перед каждым из пирующих расстелили белый малый льняной плат. Шапки, покрывала и вся одежда женщин похожи были на то, как одевалась Маргарита, и на рисунки в тех самых книгах. Женщины сидели рядом с мужьями своими.

Заиграла музыка. На помосте деревянном, крытом коврами, явились музыканты с дудками, бубнами и гуслями. Шумное звучание этих инструментов мы бы наверняка восприняли как нестройное и дикое, но пирующих оно лишь увеселяло и возбуждало.

Понесли на огромных блюдах целиком зажаренных оленей и кабанов. Бесчисленные куропатки, дрофы, утки, журавли, ссаженные искусно с вертелов, наново оперенные, казались живыми… Вина горячили и туманили… Смешанные густые ароматы приправ — корицы, гвоздики, перца, имбиря, муската — вызывали головокружение…

Яркими видениями прошли в глазах Андреевых сыновья князя Даниила Романовича и жены их. Нежные губы юных женщин, снох Даниила, прикасались в приветственном поцелуе к Андреевой щеке. Юношеские крепкие руки Данииловых сыновей протягивались и сжимали дружески руки Андрея. Глаза карие яркие смотрели на него с доброжелательством самым искренним. Златотканые одежды шелковые, отороченные мехами дорогими, источали сладкий дух неведомых Андрею благовоний…