Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Во мне поднимается тема схоластики; кроме того: все более и более выдвигаются задания: в антропософии конкретно связать темы: самосознающей души, интеллекта, истории наук, архангела Михаила; средние века, как генезис тем, все более и более притягивают; <…> исторические темы моего курса чалят туда же (РД. С. 489).

Перечень освоенных книг и новых увлекших Белого тем завершается констатацией: «Пишу „Дневник“» (РД. С. 489).

Записи за декабрь 1925‐го очевидно отражают то, что он за этот месяц прочитал и продумал. Это — самые первые наброски к трактату «История становления самосознающей души»[1562]. Однако вскоре, уже в начале 1926 года, трактат перестает умещаться в форму дневника и от него «отпочковывается»: «С января „Кучинский Дневник“ выливается в спешное писание черновика „Истории становления самосознающей души в пяти последних столетиях“» (РД. С. 489).

До осени 1926‐го «спешное писание черновика» будущей книги целиком поглощает Белого, и дневник он полностью или почти полностью забрасывает. Написав к сентябрю основной массив текста, Белый, однако, вместо радости испытывает гнетущую тоску: «С грустью вижу, что книга в том виде, как она видится мне, займет много месяцев работы, а денежный кризис заставляет думать о средствах к жизни» (РД. С. 492). И снова, как и в конце 1925 года, от тоски и отчаяния обращается к дневнику как к проверенному целительному средству. В октябре 1926‐го он записывает в «Ракурсе к дневнику»: «Возвращаюсь к „Дневнику“, ибо все мысли для выхода в свет — заперты; для книги — нет времени <…>» (РД. С. 492).

В письме Иванову-Разумнику от 18–22 февраля 1927 года Белый перечисляет занятия, заполнявшие его «„трудовой“ день», расставляя их в порядке личных приоритетов.

Мои «труды» суть 1) расчистка снега, 2) мой «Дневничок», 3) чтение, 4) и многообразные думы <…>; 5) наконец — необходимая работа, к которой я себя тащу, схватывая себя за ослиные уши <…> (Белый — Иванов-Разумник. С. 449).

На первое место — несколько ернически — Белый ставит уборку двора кучинского дома, свое любимое занятие. На последнее попадает работа по издательским договорам и для денег (в данном случае речь идет о романе «Москва», который очень трудно писался). Дневник, названный здесь ласково — «дневничком», оказывается на почетном втором месте, как дело, приносящее удовольствие и удовлетворение. В том же письме Белый несколько витиевато представляет дневник как пространство свободы — личной и духовной: