И в неотправленном письме Иванову-Разумнику, и в отправленном письме Санникову, и даже отчасти в дневниковых записях Белый пытается представить себя как человека искренних убеждений, чуждого ангажированности и не подстраивающегося под вкусы, моды и тенденции, а рецензию на поэму «В гостях у египтян» — как мужественный и принципиальный поступок, совершенный вопреки издевкам Иванова-Разумника и рекомендациям Машбиц-Верова. Однако эта картина весьма далека от реальности. Сам Белый в дневниковой записи за 6 августа 1932 года проговаривается: «<…> я буду писать о поэме Санникова и не для Машбица, а для Гронского»[1479]. И действительно, статья «Поэма о хлопке» писалась не как крик души, не как протест против «двойной цензуры (не только
<…> боюсь, что размер статьи не менее листа и что не для «Известий» (по размеру), хотя по языку стараюсь писать изо всех сил просто. Думаю, что статья скорее для «Нового мира»; а может быть, в сборнике, редактируемом Гладковым, если там есть место статьям, нашлось бы ей место. Вам, или Гронскому, будет виднее[1480].
Иными словами, на заказную поэму «В гостях у египтян» (Санников ездил в 1930 году в Туркменистан в составе Первой ударной бригады писателей и обязан был «отчитаться» публикацией о поездке[1481]) Белый написал заказную рецензию «Поэма о хлопке» и очень обиделся, когда Иванов-Разумник ему на это намекнул («
Почему же Белый не отправил «ругательное» письмо Иванову-Разумнику, а заменил его кратким и более доброжелательным? Что же остановило обиженного и разгневанного писателя? К. Н. Бугаева в беседе с Д. Е. Максимовым сообщила туманно, что «ответное ругательное письмо Разумнику» не было отправлено, так как «посылать его отсоветовали»[1482]. Она не уточняет, кто отсоветовал, но если учитывать, что в то время Белый был не в Москве, а в Лебедяни, то есть в отрыве от своего литературного круга общения, то отсоветовать могли лишь двое — сама Клавдия Николаевна и ее сестра Елена Николаевна Кезельман, у которой Бугаевы в Лебедяни и гостили. Скорее всего, женщины действительно хотели сгладить конфликт. То, что К. Н. Бугаева после смерти Белого вступила с Ивановым-Разумником в переписку, а также то, что в дневнике Белого за 1933 год она собственноручно вырезала и вымарала нелестные слова мужа в его адрес[1483], косвенно об этом свидетельствует. Сам Белый, несмотря на то что был взбешен реакцией Иванова-Разумника, окончательного разрыва отношений тоже не хотел. Решение не отправлять ругательное письмо он, как уже говорилось ранее, объяснил нежеланием оскорбить Иванова-Разумника сравнением с Машбиц-Веровым.
Однако в дневнике Белого — в записи за 31 августа 1932 года — есть и еще одно, не вполне внятное, но, можно сказать, мистическое объяснение: «Написал Раз<умнику> В<асильевичу> письмо: не отправляю его, а прилагаю к „Дневнику“, Смоленская запретила посылать»[1484]. Под «Смоленской», скорее всего, имеется в виду Смоленская икона Божьей Матери. В главном храме Лебедяни, соборе Казанской иконы Божией Матери (закрыт около 1937 года), был придел Смоленской иконы Божией Матери[1485]. Получается, что Белый, несмотря на душивший его гнев, настолько переживал ссору с Ивановым-Разумником, что ходил в храм молиться, испрашивать совета, как поступить в сложившейся ситуации. И полученный ответ («Смоленская запретила посылать») определил то, что письмо было зачеркнуто и осталось в дневнике…