Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Познакомилась я с Борисом Николаевичем и его женой Клавдией Николаевной у Екатерины Алексеевны Бальмонт, жены писателя К. Д. Бальмонта, с которой была знакома моя приятельница Дарья Николаевна Часовитина. <…> Мы с ней были приглашены слушать стихи приехавшего из Коктебеля поэта Максимилиана Александровича Волошина, который показался нам львом большим и добрым. На этот вечер пришли Клавдия Николаевна и Борис Николаевич. Мы с приятельницей были так взволнованы встречей с людьми, о которых знали только понаслышке, что первых впечатлений, произведенных ими, я не помню.

Волошин стал читать свои стихи. Всем они очень понравились. Было в них что-то необычное, мудрое и вместе с тем понятное и нам двум. Борис Николаевич его благодарил и очень хвалил, вообще завязался такой потрясающий разговор между двумя гигантами культуры и образованности, что нам с подругой казалось, что в нас происходит что-то вроде землетрясения. Вдруг Борис Николаевич посмотрел на нас и, видимо заметив наш испуг, пленительно улыбнувшись, каким-то жестом, выражающим одновременно и сострадание и юмор, пригласил нас участвовать в разговоре, чего в силу своей полной некультурности мы не могли сделать. Так и просидели молча словоемами.

Вскоре мы стали иногда бывать у Клавдии Николаевны. Кое-когда выходил к нам Борис Николаевич. В домашней черной шапочке на седых вьющихся волосах, он казался усталым и тихим, он много писал в это время; однако, если в разговоре его что-то заинтересовывало, он мгновенно на глазах преображался и начинал говорить горячо, увлеченно и всегда угадывал самую суть того, что в это время волновало и казалось самым нужным и важным. Вообще, может это ребячество с моей стороны, но мне всегда казалось, что от него нельзя ничего утаить, что, например, он видит меня насквозь, и надо сказать, что это было для меня неприятным ощущением и как-то сковывало в его присутствии[1291].

Дальнейшему сближению способствовал совместный отдых в доме у М. А. Волошина в Коктебеле в 1924 году. Уже в 1927‐м Г. С. Киреевская была в числе немногих друзей-антропософов, отметивших «День 25-летия литер<атурной> деятельности» Андрея Белого (РД. С. 497)[1292]. Потом была встреча в 1928‐м в Тифлисе, где Киреевская гастролировала, были совместные прогулки по городу и совместная поездка в Коджори. «С нею легко и просто», — оценивала К. Н. Бугаева характер Киреевской[1293]. В Москве общение с Киреевской продолжилось. В 1930 году она снова оказывается в поле зрения Белого: упоминается в дневнике среди тех близких, чье душевное состояние его заботит («Галя КИРЕЕВСКАЯ лопается от истерик»)[1294]. Иными словами, она была своим человеком в доме Бугаевых, и нет оснований не доверять ее мемуарам, написанным по просьбе К. Н. Бугаевой в 1969 году. Однако не исключено, что за тридцать с лишним лет какие-то важные детали интересующего нас сюжета могли забыться или показаться несущественными.