Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Поэт Андрей Белый приехал тогда со своей юной женой в Мюнхен. У меня в мастерской он познакомился с Лори Смит и эвритмией. И для него это тоже было новым узнаванием того, что он уже давно смутно чувствовал. В Москве существовало нечто вроде академии поэтов, где он в кругу молодежи занимался изучением ритмических и фонетических законов поэзии. Лори Смит показала ему движения рук, выражающие звуки, и фигуры, описываемые ногами, выражающие мыслительное, эмоциональное и волевое содержание стиха. Так внутренне существо стиха становилось зримым и в этом открывалась его духовная ценность. Она показывала эвритмически также отдельные слова на разных языках, и перед нами зримо вставало своеобразие каждой народной души[761].

Общение с юной Лори Смит, касавшееся, в частности, и планов развития русской эвритмии («Доктор задал ей к Берлину (зимой) протанцевать русское стихотворение. По тому поводу у меня был с ней длинный разговор»[762]), видимо, произвело на Белого неизгладимое впечатление, и именно этим обусловлены восторженные слова о ней, ее открытиях и ее высокой миссии в письме Наташе Тургеневой от 29 сентября 1913 года:

А теперь с искусством Смитс найдено выражение; то что слепо и не по такому хотела Дёнкан, что калеча тела привилось у Далькроза, то едва-едва, но все-таки по правильному намечается у Смитс. В виду зла, наносимого школой Далькроза, Доктор рекомендовал танцы Смитс, как противовес Далькрозовской болезни. <…> Смитс нашла жесты к гласным и согласным. <…> Действительно: тут в основе коллоссальное <так!>, междупланетное, язык без слов, понятный жителю Марса столь же, сколь и нам <…>. Сама она чистый неиспорченный ребенок (19 лет); оттого пока еще все у нее Божьей Милостью; <…> пока же всякая ее интерпретация согласных и гласных — прямо-таки открытие, но все → неизвестно почему, точно прямо упавшее из иного мира; Доктор мог дать лишь общие указания, а развитие, конкретизация, детализация принадлежит ей; и вот то, что принадлежит ей, пока что совершенно чудесно и совершенно подлинно[763].

С августа 1913-го, с Мюнхена, Белый — страстный поклонник эвритмии. «Мы усиленно посещаем все антропософские лекции и представления эвритмические», — отмечает он в «Материале к биографии» (МБ. С. 138).

В период жизни в Дорнахе (1914–1916) Белый присутствует на множестве эвритмических спектаклей («<…> в ту пору каждое воскресенье исполнялась новая эвритмическая программа <…>» — МБ. С. 226), в том числе на больших рождественских (1914) и пасхальных (1915) представлениях (МБ. С. 190, 208), на постановке сцены «спасения Фауста» (из последней сцены второй части трагедии), состоявшейся 15 августа 1915 года (МБ. С. 249) и очень для Белого значимой. Более того, он получает «право на посещение репетиций „Фауста“ под руководством доктора» (МБ. С. 249). Белый этим правом активно пользуется и присутствует на репетициях вплоть до самого отъезда в Россию, жадно впитывая те указания, которые Штейнер-режиссер давал занятым в спектакле эвритмистам[764].