Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Начало же работы над эссе «Ни сны, ни явь» следует отнести к январю 1919 года. Первое упоминание о нем появляется в записных книжках поэта 5 января 1919 года: «Занятие отрывками (для печати). „Сны и явь“»[697]. Видимо, это и был тот материал, который (помимо стихов, отданных в декабре 1918 года) Блок планировал подготовить по просьбе Алянского для первого номера журнала. Эссе «Ни сны, ни явь» соответствовало тем «свободным» установкам, которые издатель внушал авторам: пишите, о чем хотите, о чем думаете, что переживаете в настоящее время.

Один абзац очерка (явно «новый») был вычеркнут Блоком на подготовительной стадии и не попал в публикацию. Но он сохранился в рукописи:

Говорят, писатель должен все понять и сейчас же все ясно объяснить. А я и в 40 лет понимаю меньше, чем в 20, каждый день думаю разное, и жить хочу, и уснуть, и голова болит от этой всемирной заварушки[698].

Как кажется, это лирическое отступление было написано во внутренней полемике с Алянским как своеобразный ответ на его пафосные рассуждения о высоком предназначении художника-творца, о том, что «история и будущее поколение будет искать по разным документам, что и как переживали в эти дни люди с острейшим восприятием, люди, одаренные талантом передачи этих восприятий».

«Занятие отрывками (для печати)» растянулось на два с лишним года. До печати «отрывки» дошли уже после смерти Блока. По-видимому, эссе «Ни сны, ни явь» оказалось вообще единственным произведением, написанным Блоком специально для «Записок мечтателей» и в полной мере отвечающим тому жанру «дневников» и «раздумий», который, по замыслу Алянского, должен был определить «физиономию журнала» и сделать «оправданным» существование «Записок мечтателей».

Рассматривая роль Блока в формировании журнала «Записки мечтателей», нельзя, безусловно, не учитывать и его редакторскую деятельность, и его усилия по привлечению в журнал других авторов. Но очевидно, что помощь Белого Алянскому была гораздо существенной, чем помощь Блока и других авторов. Это было особенно заметно на стадии становления журнала. Такая же ситуация сохранилась и в конце того недолгого срока, который был отпущен историей «Запискам мечтателей». Об этом красноречиво говорит письмо Алянского М. О. Гершензону от 18 июня 1921 года:

Регулярный выход «Записок Мечтателей» есть самая заветная моя мечта… Это, быть может, одна из самых нужных и самых интересных затей «Алконоста». Никак не могу только добиться этого признания от писателей. За исключением А. Белого, всех остальных приходится тащить в «Записки» на аркане. Никто не верит, все тянут, поэтому так медленно идут «Записки». Я готов остановить все издания и выпускать только «Записки» и, вероятнее всего, к этому скоро прийду[699].

7. ОБЛОЖКА «ЗАПИСОК МЕЧТАТЕЛЕЙ» А. Я. ГОЛОВИН И АНДРЕЙ БЕЛЫЙ — ХУДОЖНИК

Итак, Белый был глубоко вовлечен как в процесс разработки концепции альманаха «Записки мечтателей», так и в поиск конкретных форм манифестации его основной идеи. Обложка альманаха была одной из важнейших форм такой манифестации. Однако в мемуарах Алянского ни слова не говорится об участии Белого в разработке концепции обложки и не упоминается о сохранившихся в РГАЛИ и Государственном музее истории российской литературы имени В. И. Даля[700] (далее — ГЛМ) рисунках Белого, являющихся эскизами обложки «Записок мечтателей». И это при том, что процесс создания обложки описан Алянским, на первый взгляд, очень детально.

Началось у Алянского все, как всегда, с Блока: