Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Дорогой Александр Александрович

Невозможность лично договориться заставляет меня писать Вам. Я совсем не уверен, что мне удастся что-либо выяснить, несмотря на все мои намерения. К сожалению, несмотря на все старания мои установить физиономию «Записок мечтателей», какой я ее вижу, не удалось мне.

Первоначальная мысль: интимный круг лиц, интимные темы останется, вероятно, мыслью, т. к. такой журнал не будет жизненным, не будет иметь материала, а если и будет иметь, то журнал придется переименовать в «Записки мечтателя А. Белого» или «Дневник писателя А. Белого», так как ни Вы, ни кто другой в такой журнал ничего по разным причинам не даст.

Наши дни не укладываются ни в какие рамки; они совмещают в себе бесчисленное количество противоречий. Бесчисленные дороги открыты. Идите, куда хотите, только идите. Думается мне, только, что не следует заранее определять дорогу, т. к. это будет также гадательно и также неверно, как неверно все в наши дни. Мне кажется, что физиономия журнала должна складываться самой жизнью. В зависимости от того, как будут «мечтатели» воспринимать то или иное явление жизни, будет определяться и путь журнала.

История и будущее поколение будут искать по разным документам, что и как переживали в эти дни люди с острейшим восприятием, люди одаренные талантом передачи этих восприятий? «Двенадцатью» Вы уже сказали, но Вы могли бы сказать в тысяче различных «Двенадцать» и каждое из них было бы бесконечно дорого, т. к. газетные фактики, статеечки и фельетончики жизнь сотрет, а художеств<енные> произведения — никогда. Преступление, когда Вы, художники, призванные украшать жизнь, молчите. От того, что Вы не будете заседать в той или иной коллегии или комиссии, вряд ли что изменится. Можно сказать больше. Ваше присутствие в таких заседаниях вредно, так как Вы путаники в жизни и все Ваши слова-украшения в повседневщине лишни и даже мешают.

Все то, что Вы сделали бы в 5 минут один несоизмеримо ценнее того, что вы сделаете в 5 часов в коллегии, состоящей из таких же гениальных и талантливых людей, как Вы. Для меня это ясно, как ясно и то, что никакими убеждениями Вас не склонишь писать тогда, когда у Вас самого этой потребности нет. И не в этом вовсе моя цель. Мне хочется только сказать, что «Записки мечтателей» потому и называются «дневниками писателей», что писатель на этих страницах записывает то, что привлекает его внимание. Почему впечатление от театра или от книги менее ценно, чем впечатление от боя и бури? Почему впечатление уличной встречи менее ценно впечатлений растительной природы? Наконец, почему художники слова, красок и звуков должны заниматься тем, как бы лучше организовать то или иное «Учреждение»; рассуждать о том, какой театр нужен народу, какой текст и какие примечания должны быть обнародованы[673]. Все эти занятия и рассуждения никому не нужны, а если и нужны, то пусть ими занимаются крепкозадые академики и профессора, которые для того и существуют. Творцам же положено творить, а не рассуждать.

Революция все перепутала. Голод прибирает всех к рукам и очень трудно с ним бороться, но ведь бороться придется все равно, будь то в «коллегии», на улице или в кабинете. «Записки мечтателей» допускают на своих страницах все, что от «мечтателей» — вот физиономия (полагается, что «мечтатель» художник). Только тогда существование «Записок мечт<ателей>» и будет оправдано, когда художники займутся своим делом.

Прочел это письмо и убедился, что оно, пожалуй, ничего не разъясняет и вовсе не определяет того, что хотелось сказать. А будь я художник, употребил бы, наверное, меньше слов и больше сказал бы.

Мне хотелось бы, чтобы результатом этого письма был Ваш, какой угодно, ответ, который послужил бы материалом для «Записок мечтателей».

Искренне преданный и любящий Вас С. Алянский.