Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Что бы мог сделать Христиан Розенкрейц, если бы между кабаком и дыбами кто-то первый не воскликнул: «Э, позвольте: еще не все решено, не все спасено, не все сожжено, не все пьяно, еще много радостей осталось для людей…»[3698]. Этот, кто «ging im Walde»[3699] и относительно кого впоследствии можно будет сказать, что он «Gefunden» – т. е. тот, к кому протянуты руки Хр. Розенкрейца, – этот первый культур-Schöpfer[3700] есть Э. К. Метнер, «старинный друг» с его «христианство шло с севера на юг»; а lebendige Kraft есть предвкушение эликсира жизни; пока в мире есть Метнер, мир не провалится: Метнер нужен, от его судьбы зависит судьба истории.

–

Милый друг, простите за этот набор слов.

Наш адрес или: Norwegen (Norce). Kristiania. Herrn Boris Bugaïeff (до 6 октября н. ст.). Или: Norwegen (Norce). Kristiania-Ljan. Pensionat Heim. Herrn Dr. Boris Bugaïeff.

Ася шлет сердечный привет.

Б. Бугаев.

Fr. Hedwig’е[3701] наш привет и уважение.

РГБ. Ф. 167. Карт. 3. Ед. хр. 15. Датируется по почтовому штемпелю отправления: 13. <нрзб>. Над текстом карандашная помета рукой Метнера: «после дрезденского свидания (сентябрь 1913)».

304. Белый – Метнеру

9 (22) сентября 1913 г. Льян

Льян[3702]. 22-го сентября 1913 года.

Норвегия.

«И злую жизнь – насмешкою незлою
Хотя на миг один угомони!»

В. Соловьев[3703].

Дорогой друг!

С радостью прочел Ваше письмо[3704]; спасибо! Спасибо за оттиски статей; жду все благоприятной, свободной от обязательств полосы, чтобы основательно приняться за разбор Ваших произведений; все, что Вы пишете, имеет большой удельный вес; и – не так-то легко писать о Вас. Мысль написать большую статью или небольшую монографию давно не дает мне покоя – не как долг, а как движение сердца, как заглазный разговор с другом – у себя самого, за письменным столом. И именно оттого, что хочу давно писать на затронутые Вами темы, не писал ничего о Вашей книге; хочется писать комфортабельно и уютно, из свободы, досуга и лени; хочется статьей справить пир, а не… «строчить разбор»; оттого и не пишу; Ваша книга будет предлогом к этому моему пиру[3705].

Спешу Вам сообщить следующее: получил телеграмму от «Сирина». Вот текст ее: «Извиняемся опозданием ответа; Сирин охотно переиздаст стихи и роман; вопрос о симфониях просим отложить до выяснения издательских обстоятельств будущего года»[3706]. Итак: Симфонии охотно готов перепечатать в Мусагете. Что касается романа, то не понимаю, о каком романе идет речь: «Голубе» или «Петербурге»? Пересмотрю симфонии (все три имеются у меня[3707]) по возвращению из Норвегии (с собой здесь их нет).

Вот – о делах.

Милый друг, когда Вы мне предложили написать о мистериях Доктора[3708], я в душе отказался 1) по причине их трудности, 2) глубокомысленности, 3) спорности их значения для «Тр<удов> и дней», 4) нетактичности с моей стороны, как ученика Д<окто>ра, разбирать то, что надо понимать wörtlich[3709], а даже не символически[3710]; и в самом деле: пути Страдера, Капезиуса, Иоганна, проходящие через 4 мистерии[3711], суть типично-конкретные пути; и когда мы подходим к окк<ульти>зму, то мы вступаем на путь конкретно, реально, или склоняясь к линии Страдера, т. е. стремясь соединить geistige Wesenheiten[3712] с пульсом жизни, или, как Капезиус (Ницше), через сказки Фелиции[3713] музыкально вживаемся в миры вопреки умственным устремлениям; или, как Иоганнес Томазиус, вживаемся воображением. И мне, действительно имеющему что-то общее с Иоганном Томазиусом и кое-что пережившим из его оперы, как-то конфузно чернить критическим пером сообщения Мейстера[3714]. Вот почему я и морщился при мысли о написании статьи о мистериях. Конечно, писать по их поводу на оккультные темы граничит с Scharlatanerei[3715] и Spiеlerei[3716], ибо слишком все там реалистично; например: сцена солнечного храма[3717]; если бы Вы знали, что есть солнечный храм, и главное, как он есть (что есть – само собой разумеется: все, что есть в мистериях, – есть), то Вы бы поняли невозможность существенных касаний пером многих пунктов мистерий. Но, подумав, я увидел, что у меня есть право и, главное, интерес к другого рода касаниям; я могу коснуться архитектоники, стилистики мистерий; и думается мне, что я мог бы реально показать – по пунктам и цитатам, что они и художественно прекрасны во многом.

Вас это удивляет? Не верите?