Андреевский кавалер

— Оторвался ты от нас, браток! Вон куда тебя нелегкая занесла, еще подальше, чем меня твой родственничек Митя упрятал!

— И чего ты такой злой? — вздохнул Семен.

— Зато ты очень уж стал добрый… Я тоже в дальних краях… пожил и людей разных повидал.

— Преступников, Леня, — перебил брат.

— А уж об этом ты лучше помалкивай, — зло уронил Леонид. — Ты этого народа не знаешь.

— Знаю, браток, — усмехнулся Семен. — Видал и этих… Есть такие, которые думают, как ты, а много и других, порвавших с прежним навсегда.

— Может случиться так, что ты еще попросишь защиты у меня…

— Ты это о чем? — насторожился Семен.

— Жизня, она такая непонятная штука, — туманно обронил Леонид. — Один бог знает, каким она к людям боком повернется…

— Что-то я не понимаю тебя.

— Жаль, что пути у нас наметились разные… — сказал Леонид и, повернувшись к брату спиной, затянул: — Мустафа дорогу строил, а Жиган по ней ходил…

Он вышел за калитку, притворил ее и зашагал по дороге. Семен проводил брата задумчивым взглядом, собрал посуду на деревянный поднос. Улыбнувшись, ловко заскользил меж грядок, держа поднос на вытянутых руках, но у самого крыльца зацепился за куст крыжовника и все вывернул на траву.

В черном проеме двери появилась Варвара в длинной ночной рубашке.

— Не получится уже… — рассмеялся Семен. — Отвыкли руки-то держать поднос.

— О чем вы с Леней-то толковали?

— Помнишь, в гражданскую? — посерьезнев, сказал Семен. — Сын на отца, брат на брата…

— И охота ему из пустого в порожнее переливать, — зевнула Варя.

У перекрестка Леонид свернул на соседнюю улицу. Длинные изломанные тени от телеграфных столбов косо перечеркнули тропинку. Не разжимая губ, он глухо напевал себе под нос: «Мустафа по ней поехал, а Жиган его убил…» Поравнявшись со знакомым домом, воровато оглянулся и привычным движением изнутри отодвинул железную задвижку. Только поднял руку к окну, чтобы постучать, как с крыльца послышался спокойный голос Николая Михалева:

— Ежели за яблоками, так они еще не поспели…

— Караулишь? — вышел из тени Леонид.

— С волками жить — по-волчьи выть, — уронил Николай.

На перилах крыльца тускло блеснули стволы ружья. Смутная неподвижная фигура Михалева вырисовывалась на фоне светлой двери. В руке чуть заметно тлела цигарка.

— Неужто из-за бабы в человека из обоих стволов шарахнешь? — усмехнулся Леонид.

— Иной человек хуже зверя лютого, — сказал Михалев. Он по-прежнему был неподвижен, только рука с розовым огоньком описывала полукружья, замирая у рта.

— Когда же ты спишь, Николай?

— А это уж не твоя забота, — буркнул тот.

— Слышал такую песенку: «Мустафа дорогу строил, а Жиган по ней ходил…»?

— Я воровские песни не запоминал, — глухо перебил Михалев. — Послушай, Жиган, ты лучше забудь сюда дорогу, чесану волчьей дробью — кишок не соберешь.

— Не будь фраером, Коля, нет такой бабы на свете, из-за которой стоило бы жизнью рисковать.

— Ты запомни, что я сказал.

— Послушай ты, чучело, давай бабами махнемся, а? — со смехом предложил Леонид. — Неужто тебе Любка не надоела? Бери мою Ритку, а я…

— Давай-давай, вали отсюда, уголовник! — Темная фигура на крыльце пошевелилась, придвинула ружье к себе.

— Бывай, Коля, — ласково, однако с угрозой в голосе сказал Леонид. Он вышел за калитку, повернул злое лицо к хозяину дома: — Скучно что-то, Михалев! Пальнул бы из своего дрянного штуцера хоть в небо?..

Громко рассмеялся и провалился в тень от забора со свешивающимися через жердины яблоневыми ветками.

2

В субботу вечером после бани повесился в сарае начальник станции Сидор Савельевич Веревкин. За день до этого он сильно поссорился с женой; вернувшись из бани, выпил один поллитровку «Московской» и, захватив пеньковую веревку и кусок мыла, отправился в дровяной сарай. И надо же такому случиться: как раз в это время Ваня Широков копал в огороде начальника станции червей для рыбалки. Услышав мычание и хрип, парнишка заглянул в пыльное, треснутое посередине окно, не раздумывая вышиб ногой раму — дверь в сарай начальник станции предусмотрительно запер изнутри — и, вскочив на поленницу, перерезал перочинным ножом туго натянутую веревку. Удавленник с выпученными, побелевшими глазами мешком шмякнулся на опилки. Мальчик ослабил на побагровевшей шее веревку и кинулся вон из сарая.

Скоро вокруг Веревкина собрались люди. Статная русоволосая Евдокия с суровым лицом не уронила на одной слезинки, в ее взглядах, которые она бросала на распростертого на лужайке перед сараем мужа, проскальзывало отвращение. Над Веревкиным склонился фельдшер Василий Николаевич Комаринский. Тут же стоял в гражданской одежде милиционер Прокофьев, он прибежал прямо из бани, и под мышкой торчало завернутое в промокшую газету белье. По розовому, распаренному лицу Егора Евдокимовича стекали тоненькие струйки пота. Серая рубашка меж лопаток взмокла.