Анарх

Мерин пристально посмотрел на нее. — Мы потерялись, маленькая девочка, — сказал он, — и нечто из ночных кошмаров охотиться на нас. Но да, давайте обменяемся несколькими личными секретами и заплетем друг другу фесовы косички.

— Перед лицом неопознанной угрозы, сопоставление надежных данных кажется благоразумным, — сказала Фейзкиель. — У вас есть идея получше, капитан?

— Дайте мне пушку, — ответил он.

— У нас только две, — сказала Фейзкиель.

— А она нафес штатский! — прорычал Мерин, указывая с презрением на Мерити. — Я нафес действующий офицер в Танитском Первом.

Он посмотрел на Мерити.

— Дай мне карабин, — сказал он.

— Нет, — ответила она.

— Комиссар? — сказал он, в поисках поддержки.

— Что случилось с вашим оружием, капитан? — спросила Фейзкиель.

— Пошла нафес. Пошли вы обе, — пробормотал он и отвернулся. Мерити могла видеть, как сильно трясутся его руки.

— Почему ты спустилась сюда? — спросила Фейзкиель Мерити.

— Я просто... просто спустилась.

— Чтобы найти меня. Ты хочешь что-нибудь рассказать насчет инцидента у Низкого Острия?

— Сейчас это не имеет значения. Это неважно.

— Вы были на встрече с тактическим кабинетом Гаунта, мэм, — сказала Фейзкиель. — Это должно было быть важно, чтобы оторвать вас от этого.

— Я кое-что вспомнила, вот и все, — сказала Мерити. Она продолжала бросать взгляд в сторону Мерина, пытаясь показать, что она не хочет говорить перед ним, но комиссар была слишком уставшая и встревоженная, чтобы заметить намек. Мерити всегда чрезвычайно не нравился Мерин. Она не собиралась вызывать у него подозрение. Не перед ним. Итак, она думала, что слышала голос снаружи душевого блока? И что? Как это даже близко имеет значение сейчас?

Мерин повернулся, чтобы пристально посмотреть на нее, внимательно прислушиваясь.

— Что ты вспомнила? — спросил он. В его голосе было напряжение. Его глаза были яркими и неморгающими, как у змеи.

— Я не хочу говорить об этом, — сказала она.

— Это должно быть важно, — сказала Фейзкиель. — Это должно быть связано с этим.

— Нет, не связано, — настаивала Мерити.

Фейзкиель вздохнула, и повернулась, чтобы снова пойти.

Мерин мгновение стоял, пристально смотря на Мерити. Когда она начала идти мимо него, он прошептал, — Неосторожный разговор, это всегда плохая штука. Слухи, сплетни. Мы же не хотим, чтобы люди неправильно поняли, так ведь?

Мерити проигнорировала его и пошла дальше.

Они прошли, всего лишь, несколько метров, когда снова услышали звук. Пила, визжащая где-то поблизости. Это было похоже на визг дикого животного. Свет заморгал.

— Нафес это, — прошептал Мерин. — Дай мне пушку.

— Нет, — ответила Мерити. Это была единственная вещь, которая заставляла ее чувствовать себя хоть немного в безопасности.

— Что я думаю, — сказал Аятани Цвейл, — так это то, что тьма следует за светом.

— Это так? — ответил Домор. Они шли, по колено в воде, по затопленному коридору. У Домора в руке был его серебряный клинок, толку то, но и он сойдет.

— Да, о, да, Шогги, — убедительно ответил Цвейл. — Как тень, понимаешь? Представь свечу.

— Хорошо.

— Свеча горит, понимаешь? Значит, есть свет.

Я хорошо знаком с фесовыми принципами работы свечей, захотел закричать Домор. Он не стал. Старый священник был напуган. Он говорил безостановочно последние двадцать минут. Домор хотел, чтобы он замолчал. Он с любовью относился к старику, но он страстно желал тишины. Он хотел слышать, что происходит.

Он вздохнул про себя. А потом что? подумал он. Он огляделся в полуосвещенном мраке, отражения от работающих на низкой энергии ламп мерцали на рябящей поверхности сточной воды, которая все еще поднималась.

Это собиралось стать старым мрачным концом. Совсем не таким, каким он себе это представлял. Домор всегда знал наверняка, что он умрет в полку. Он подписался на это. Он доходил до этого достаточно часто, включая случай, который украл у него глаза и оставил ему глючащую оптическую аугметику, из-за которой он получил свое прозвище.

Но он всегда представлял себе славный конец. На поле боя, героический бой рядом с Гаунтом. Благородная смерть. Может быть, потом были бы венки, и звуки горнов или салют.

Но те дни прошли. Жизнь менялась. Гаунт, теперь, был высоким и могущественным. Он никогда снова не встанет рядом в строй со своими парнями. Славные дни и благородные концы Первого и нафес Единственного были воспоминаниями. Реальность и будущее были намного более холодными местами. Ему пришлось перепредставлять свою собственную судьбу.

Но даже он никогда не мог представить это. Не это. Вонючий, незамеченный конец в запечатанном фесовом подземелье, которое перемещается вокруг него, как живая тварь, как ведовской лабиринт из старых мифов. И монстра из ночных кошмаров, прямо из тех самых детских сказок, идущего за ним, фыркающего у него по пятам и дегустирующего его следы.

— Итак, свеча зажжена, и есть свет, — сказал Цвейл. — Но свеча тоже отбрасывает тень, так ведь? Так ведь?

— Да, отец.

— Тень есть, потому что есть свет, — сказал Цвейл.