Ана Пауча

Праздничный стол (в виде вытянутой подковы, тайный намек на основное занятие города) ломится от яств, как на библейском пиршестве. Похоже, здесь все из серебра, думает Ана Пауча. Даже вода — подумать только! — в хрустальных графинах! Или это вино? Смиренным взглядом рыбачки она смотрит на этот океан богатства и думает о своей продырявленной лодке «Анита — радость возвращения». Крабы, что ползают по мелководью, сейчас, должно быть, пожирают ее деревянную обшивку. А ее нет рядом, чтобы обмазать лодку гудроном и отвадить врагов. Ее больше нет там, Аны-ушедшей навсегда.

Его высокопреосвященство епископ восседает во главе этого величественного стола официальной благотворительности. Рядом с собою, по правую руку, он сажает Ану Паучу, сопровождаемую господином военным губернатором. По левую руку — госпожу супругу военного губернатора с перламутровым каноником. (Эта дама, владеющая огромным состоянием благодаря своей семье, гражданской войне, политике и бизнесу, носит также титул «госпожа президент Благотворительного комитета провинции». Она же обладает многими другими подобными титулами, ведь это высшая привилегия богатства, и надеется со временем получить звание «госпожа президент Национальной благотворительной ассоциации». Если бог того пожелает. А он пожелает. Думая, возможно, о многочисленных деяниях доброго боженьки и памятуя о французской поговорке «Помоги другим, и небо поможет тебе», она делает, что может. Даже больше — все, что может. Ведь платиновый венец, который украшает изъеденную древоточцами деревянную голову Богоматери Семи Побед, — ее дар, равно как и химический препарат, чтобы убить этих червей в высокопочтимой голове. Город очень рисковал остаться с обезглавленной святой патронессой. Почти чудовищем. Да хранит нас от этого Пресвятая троица!) Знатные гости, которым несть числа, те самые, кто сегодня же вечером или завтра посадят за свой стол своих бедняков, занимают на этой пышной библейской трапезе, где за каждым креслом стоит предупредительный лакей, остальные места, менее почетные. У Аны Паучи два лакея: один, чтобы подавать ей кушанья, другой — напитки. Ведь почетная гостья — она.

Высокие хоры с колоннадой, где в старину располагались музыканты с лютнями, загромоздило своими прожекторами и камерами, заполнило сонмом своих дикторш и операторов национальное телевидение. Спускающаяся с хоров в залу широкая лестница превращена в сад с вьющимися растениями, которые предают этому замку в бесплодной Ламанче венецианское великолепие. На площадке по середине лестницы, изображая сцену английской охоты, застыла свора собак саксонского фарфора. Венчает лестницу фигура индейца в натуральную величину — он окидывает взглядом все вокруг, словно верный слуга с достопамятных времен. Госпоже супруге военного губернатора довелось немного путешествовать. И вот тому подтверждение.

Ана Пауча тайком оглядывает сидящих за столом. У всех чистые руки. (Она хочет сказать — вымытые.) Она просит разрешения сделать то же самое. Да, она бедна, но… Она не осмеливается закончить фразу: госпоже супруге и так далее снова становится дурно, на глазах ее выступают слезы.

Его высокопреосвященство епископ величественно вздымает руку с аметистовым перстнем и восклицает:

— Дочь моя, ты нас огорчаешь! Мы понимает твое желание понравиться нам, но мы хотим видеть тебя бедной и грязной. Именно такой мы тебя любим. Все. Разве я не прав?

Хор голосов вокруг стола возносит ввысь дружное «О да!». «О да!» — вторят ему дикторши таким же бархатным голосом, каким они обычно сообщают о тысячах убитых во Вьетнаме или о повышении цен на розы в Париже.

Его высокопреосвященство продолжает:

— Несомненно, если бы ты даже была менее грязная, менее бедная, мы все равно бы выбрали тебя. Но раз уж нам повезло и ты именно такая, не омрачай нашей радости, прошу тебя! Я допускаю, что есть бедняки менее бедные и менее грязные, чем ты. Они едят на кухне, со слугами. Но именно тебя, следуя нашему смиренному совету, госпожа президент Благотворительного комитета провинции избрала, чтобы преподать урок общественной благотворительности. Ты получила пальму первенства. Ты будешь посвящена в сан самой бедной и самой грязной во всей стране. Ты довольна, я надеюсь?

— Да, мой отец, — тихо бормочет Ана Пауча.

— Ваше высокопреосвященство, дочь моя, ваше высокопреосвященство, — опечаленным голосом поправляет его высокопреосвященство.

Ана Пауча чувствует, как рыдания подступают у нее к горлу. Она не хочет огорчать этого священника, такого нарядного, такого обходительного.

По рядам гостей прокатывается волнение. Перламутровый каноник, никого не дожидаясь, предался обильным возлияниям, убежденный, что святой дух наконец спустился с небес, чтобы почтить своим присутствием евангельскую трапезу.