An Indefinite Amount of Forever (ЛП)

— Это здорово, — она понятия не имела, что ещё сказать. Очевидно, Гарри был совершенно очарован своим новым занятием, и ей не хотелось его разубеждать. Но, с другой стороны… вся эта одежда… и эта его новообретённая способность в каждое предложение вставлять слово «творить»… всё это было довольно странно.

— Так ты теперь ведёшь богемный образ жизни, — произнёс Драко с той же суровостью, с которой мог бы сказать: «Так ты решил перестать мыться». Он повернулся к Джинни, наливающей Лекарства для мамочки до самых краёв. — И как ты к этому относишься?

Хорошенько отхлебнув из бокала, она довольно выдохнула от ощущения алкоголя, проникающего в кровь.

— О, я просто в восторге оттого, что Гарри занимается тем, что ему нравится. То есть это же я вынудила его уволиться с работы. Так что это всё моя вин… то есть моих рук дело, верно?

Драко ухмыльнулся в ответ на оговорку Джинни.

— И как, получается, Поттер? Или ты один из бездельников, которые просто закрывают глаза и разбрызгивают краски на холст?

Гарри приподнял бровь:

— Я предпочитаю считать себя постэмоциональным экспрессионистом, внедряющим в свои работы премодернистские мотивы.

Совершенно не впечатлившись, Драко закатил глаза:

— Большей чуши в жизни не слышал.

В наказание за грубость Гермиона больно его ущипнула, проигнорировав недовольное «Ауч!».

— Мы бы с радостью взглянули на твои работы, Гарри, — проговорила она мягко — тоном, которым обычно разговаривала с притормаживающими первокурсниками.

Приосанившись, Гарри дал им знак подняться по лестнице. Они остановились напротив двери с табличкой «Не входить. Вопрос жизни и смерти».

— Моя фотолаборатория, — небрежно бросил Гарри.

Драко прикусил губу, чтобы не рассмеяться от того, как претенциозно это прозвучало. Гермиона предупредительно ущипнула его за задницу: раз уж она не могла рассмеяться, никто не мог.

— А это — моя студия, — с гордостью отца, представляющего миру собственное дитя, проговорил Гарри.

Гермиона едва могла рассмотреть собственные руки сквозь пары благовоний. Она пыталась не закашляться — воздух был чистым пачули. Как только жжение в глазах поутихло, она оказалась в окружении устрашающего, почти жестокого буйства красок, наляпанных на холсты. При ближайшем рассмотрении ей удалось распознать тела, прописанные чуть более сложно, чем фигурки из палочек, — по три на большинстве из полотен. При ещё более внимательном осмотре картина складывалась недвусмысленная. В центре каждого холста была нарисована фигурка с чёрными волосами и шрамом в виде молнии, фигурка справа выделялась рыже-оранжевыми волосами, а у фигурки слева…

— Чёрт возьми, Поттер. Это что, Гермиона? — возмутился Драко.

У фигурки слева были пышные вьющиеся каштановые волосы и внушительных размеров бюст. Как ни странно, сами фигурки не могли похвастаться детальной прорисовкой — но грудь была изображена весьма неплохо.

— Не знаю, что и думать, Поттер, по поводу того, что ты рисуешь грудь моей невесты на каждой из своих «картин», — сказал Драко, использовав весьма кстати кавычки Джинни.

— Это искусство, Малфой, — отмахнулся от него Гарри. — Не нервничай ты так. Гермиона же понимает, верно?

Драко повернулся взглянуть на реакцию Гермионы. Никогда прежде он не видел на её лице такого выражения: один глаз был куда больше другого, уголок рта приподнялся в кривоватой ухмылке.

— Так ты рисуешь… нас?

— В школьные годы. Смотри, вот здесь, — он указал на картину, состоящую сплошь из аляповатых чёрных и зелёных мазков краски с единственной загогулиной, пересекающей весь лист, наверху которой были изображены фигурки Гарри, Рона и Гермионы. Грудь Гермионы на этом рисунке была совсем небольшой. — Вот здесь мы в Тайной комнате на втором курсе. Я знаю, что ты тогда окаменела, Гермиона, но ты всё равно была с нами. Без тебя ничего из этого бы не случилось. А это, — он махнул в сторону картины в жёлтых и коричневых тонах, исчерченной строго вертикальными линиями, в центре которой виднелись три фигуры (Гермиона угадывалась по заметно подросшей груди) рядом с большим красным треугольником. — Это мы в лесу Дин.

Драко закатил глаза.

— К твоему сведению, Поттер, грудь ты рисуешь неправильно. У неё соски ближе к центру, чем здесь, а ещё они больше, чем ты дума… ай! Да за что?

Гермиона снова ущипнула его за задницу. Откровенно говоря, точность изображения груди на этих картинах её волновала меньше всего.

Оправившись от лёгких телесных повреждений, Драко хмуро оглядел комнату:

— Знаете, самое смешное, что эти картины будут продаваться на ура. И будут стоить безумных денег — просто потому, что их нарисовал сам Гарри Поттер.

— Я рисую не ради денег, Малфой, — Гарри безмятежно улыбнулся. — Мне достаточно того, что мои работы взывают к чувствам людей.

Округлив глаза, Драко рассматривал ещё одну картину. На ней были изображены призрачно-голубые тела Гарри и Гермионы, выплывающие из, по-видимому, медальона, за ними с земли наблюдал Рон. Грудь Гермионы была прорисована потрясающе детально.