Поднимаясь со ступеней, Даэд попробовал вспомнить, о чем же просил он пустоту, что писал на светлой незагорелой коже. И не вспомнил. Казалось таким важным когда-то. Два. Нет, три раза. Когда был совсем мальчиком. Позже перестал. Не потому что разуверился. Вырос упорно азартным. Хотелось всего достичь самому. Без просьб.
Уже укладывая спящую Неллет, поправляя под ее головой подушки, выпрямился, хмуря черные брови. Не помнил, о чем просил. И исполнилось ли, не помнил тоже. Но надписи исчезали. Точно!
Глава 15
— Я пропущу какое-то количество лет, и продолжу с момента осознания себя. Коротко о состоянии дел государства на тот момент, когда изменение стало приводить к новым изменениям, я уже рассказала. А рождение мое пришлось на второй этап. Когда второе изменение совершилось и развилось, замещая собой всю прежнюю жизнь.
Неллет улыбнулась, погруженная в воспоминания. Но улыбка вышла бледной и тревожной. Даэд записывал, успевая с беспокойством подумать о том, что теперь рассказывать ей станет намного труднее. Ами и Денна в рассказах о жизни до ее рождения существовали, как некие мифологические фигуры. Почти сказка. Легенда о началах начал.
— Первое, что я помню о себе — ощущение беспросветного горя. Оно накатывало душными волнами, накрывало меня с головой, и я тонула в нем, не успевая дышать. Позже Ами расскажет, что в полгода доктора лечили меня от удуший, обследовали легкие и сердце. Находя их совершенно здоровыми. Мне становилось легче к утру, я засыпала, и встревоженные, измученные родители оберегали мой драгоценный сон, не подозревая, какую ошибку они совершают. К вечеру я просыпалась, улыбаясь и становилась обыкновенным ребенком, плакала, когда мочила пеленки, смеялась улыбке матери. И начинала беспокоиться после захода солнца. Я была слишком мала, чтоб увидеть в своей тревоге что-то конкретное. Просто приходила чернота, сочилась из дверей и окон, подбиралась к постели и всползала на нее, облепляя меня и наконец, скрывала целиком. Я смотрела, надеясь увидеть лица матери и отца, но только серые и черные впадины, ямы, выступы и спиральные водовороты. Так страшно. Но перед тем — горестно и печально. Бессменный врач королевской четы веа Саноче разводил руками. Он поил меня лекарствами, меняя их, от некоторых я засыпала, но плакала даже во сне, и мать запретила давать мне зелья. Боялась, однажды я не проснусь, умерев от удушья или сердечного приступа. Так прошли несколько месяцев, и мне еще не было года, когда во дворце появился молодой Кассиус Монго, приглашенный после прибытия с материка Зану. Он был гостем на Острове. И веа Саноче, наслышанный о таланте коллеги, унял свою гордость.
Кассиус поступил очень просто. Весь день не давал мне спать, забавляя игрушками и не обращая внимания на капризы и сердитый плач. К ночи, еще перед закатом, я уснула. И проспала до утра, открыла глаза — впервые без ночных слез.
— Это не решит всех проблем, — мягко сказал джент Кассиус обрадованным родителям, — но она не должна бодрствовать по ночам. Так будет лучше, пока что. А дальше, веа Саноче проследит, и я уверен…
— Останься, — перебила его королева.
И Денна кивнул. После паузы кивнул джент Саноче, прижав руку, слегка поклонился.
Так в королевской семье появился еще один врач. А мне исполнился год и тогда темнота стала обретать новые очертания. Я ведь продолжала ее видеть. Но уже во снах. Благословение снов в том, что они изначально фантастичны, нереальны, вернее, их реальность отделена от нашей несколькими другими, и потому эффект смягчен. Мои сны отличались от снов других тем, что они не уходили, если я просыпалась ночью. Оставались не зыбким воспоминанием, а нестерпимо яркими картинками.
Неллет усмехнулась.
— Лучше было не просыпаться. И я училась управлять снами раньше, чем научилась говорить и ходить. Днем, знала я, нет тьмы, и Кассиус прав — днем я могу жить. А ночами нужно отделить себя от мрака кисейными пологами снов. Спать. Во что бы то ни стало.
Ах, да. Я сказала, что рельеф мрака стал сменяться другими картинами. Это происходило по мере того, как мое сознание накапливало новую информацию. Рывками. Не плавно. И тогда приходили картины того, с чем я успела познакомиться при солнечном свете.