Амфитрион

Была черней, чем зимних сто ночей.
И по сравненью с ней другие ночи
Казались яркими, как попугаи.
Не мудрствуя лукаво, я улегся,
Но вдруг хозяин подозвал меня
«Старик, – он молвил, – ты мне толковал,
Что тьма не более темна, чем свет». —
«Да, отвечаю, толковал». – «А как
Ты мне докажешь это?» – говорит.
А я ему в ответ: «Сначала вы
Мой тезис опровергнуть попытайтесь».
«Ну, – говорит он, – ночью мы не можем
Ни цвет, ни форму вещи распознать»,
«И днем не можем, – я ему на это. —
Гора, к примеру, утром голубая,
А на закате пурпуром горит.
И кажется она нам сверху круглой,
А спереди мы видим острый шпиль».
«Допустим, – говорит, – однако ночью
Нас беды страшные подстерегают.
Не можем мы во тьме их разглядеть».
«И днем не можем, – я ему на это. —
Средь бела дня нас лучший друг предаст,
Змея укусит и скала придавит»,
«Однако днем, – мне возражает он, —
Так человеку на душе легко».
Ну, тут уж я его совсем припер.
«Вот, говорю, в чем ваше заблужденье.
Для мудреца ни ночи нет, ни дня.
Быть мудрым – значит вечно ждать беды.
От освещенья мудрость не зависит.
И зренье – только форма слепоты,
И свет есть та же тьма, но наизнанку.
И день, и ночь внушают равный ужас».
И вдруг он соглашается со мной.
«Ты совершенно прав, мой добрый Созий.
И вместо неученого раба
Я лучше в Фивы мудреца пошлю.
Тебе ведь все равно, что ночь, что день».

Появляется Меркурий, одетый как Созий.