Финальный ролик, эндинг (ED)
Присутствие при этом событии <открытии 24.01.1848 Джеймсом Маршаллом калифорнийского золота на Американской речке> Джона Саттера наводит на мысль о возможности совсем другого витка истории. Именно Саттер купил у русских форт Росс — отлично оснащенную по тем временам крепость на берегу Тихого океана к северу от Сан-Франциско. Русские добывали мех морской выдры, который высоко ценился среди китайских мандаринов. Когда всю выдру в округе истребили, незачем стало держать гарнизон в такой дали от России. Пианино и наряды комендантской жены отправили на родину, а пушки, припасы и строения купил Саттер. Это произошло в 1841 году.
Если бы: а) морской выдры оказалось больше, или б) Саттер не захотел или не смог купить форт Росс, или в) Маршалл прошел по Американской реке на семь лет раньше — во всех этих случаях русские остались бы в Калифорнии…
Самым романтическим и привлекательным городом мира стал бы не Сан-Франциско, а Петропавловск. В Лос-Анджелесе было бы сорок сороков церквей. Правительство перебралось бы поближе к золоту, а Кремль украшал бы Сан-Диего. Ильич бы скрывался в Орегоне и, прибыв с тезисами по Тихоокеанской дороге, ударил по почтам и телеграфам Сакраменто. Мексику присоединили бы на правах союзной республики. В Долине Смерти расположился бы со своими лагерями чекист Френкель. Солженицына выдворили бы на Кубу. А мы эмигрировали бы из Сиэттла на Рижское взморье.
…и сейчас лента буквопечатающего телеграфического аппарата правительственной связи вползала в его руки, будто раскаленная, режущая
«Why on earth have you done it, Abe? — Зачем вы это натворили, Эйб?»
Хороший вопрос… Честный ответ состоял в том, что он, президент Соединенных Штатов и Верховный главнокомандующий военного времени, впервые услыхал о безумной авантюре адмирала Гудвина лишь на исходе нынешней ночи, одновременно, надо полагать, с пребывающим сейчас на том конце провода президентом Русско-Американской Компании Сергеем Селиверстовым. Ну и — может ли в таком признаться глава Великой державы, как полагаете?
«Это была трагическая ошибка, Серхио. Примите глубочайшие наши извинения и соболезнования. Дружественный огонь, пропади он пропадом! — Friendly fire, let it go hang!»
Диалог шел, разумеется, по-английски: для Селиверстова английский был четвертым из его языков, а Честный Эйб никаких наречий, кроме родного, не знал и знать не собирался — а серьезность момента совершенно не располагала к облачению в дипломатическо-протокольные вериги Старого Света: никаких переводчиков, одни телеграфисты.
«Вы ни с того ни с сего убили три с половиной сотни наших, Эйб. И я не смогу проглотить такое блюдо, не подавившись — даже с подливкой из этих ваших „извинений“ и „дружественного огня“. Как выразились бы у вас в стране: „Мои избиратели такого не поймут“ — уж извини».
Да уж…
«Серхио, война не нужна ни вам, ни нам».
«Согласен, Эйб. Но с поправкой — от ваших же Отцов-основателей: „Выбирая между войной и безропотным подчинением кому бы то ни было, мы всегда выберем войну“».
Президент, обернувшись, бросил мимолетный взгляд на толпящихся оплечь советников; советов от них сейчас было — как от козла молока.
«Ты что-нибудь можешь предложить нам, Серхио?»
«Могу. По данным нашей разведслужбы, рейд Гудвина не был согласован с Центральным командованием. Это действительно так?»