— Ты всё верно сказал, ведьмак. В людских глазах я сумасшедшая кровожадная стерва, шастающая по Аксису в одиночку, как хищный гахар. Я всю жизнь одна, и никому не верю ни на йоту. И только поэтому до сих пор жива и на свободе.
— Однажды тебя уже поймали.
— Первый раз так прокололась. Впредь буду ещё осторожнее. А уж в Хамунд теперь точно ни ногой. Давно хотела на юг рвануть.
— И чего же ты так боишься?
— Ха! Боюсь? Я-то? — хищно ухмыльнулась разбойница.
— Ты, — спокойно ответил ведьмак. — Я наблюдал за тобой все эти дни. Тебя не испугали ни твари Скверны, ни обезумевшие от Красной порчи люди, ни Жнецы. Готов биться об заклад, тебя и виселица в Хамунде не особо-то пугала. Ты бы встретила смерть с усмешкой и бросала бы похабные шуточки в толпу.
— Виселицы-то чего бояться? Лёгкая смерть. Вот если бы я попалась в Орхамасе — меня бы бросили в бойцовскую яму на растерзание гахарам или ещё каким зверям. А в Гангре, говорят, жутко любят колесование. Сначала дробят булавой пальцы на руках, потом на ногах, потом колени…
— Можешь не объяснять, я знаю, что это такое. И не пытайся меня заболтать. Так от чего ты бежишь?
— Я тебе уже говорила, что ты зануда? — огрызнулась Хестия и снова припала к бурдюку — на этот раз надолго.
— Только не говори, что тебе нравится такая жизнь. Скитаться между анклавами в одиночку, перебиваясь случайными заработками. Без друзей, без близких. Без надежды что-то изменить.
— Как будто у тебя по-другому! Сдаётся мне, жизнь ведьмака не слаще жизни воровки. Тебя разве что на виселицу не тащат. Но зато каждый гуль может оказаться для тебя последним. Вот выпустит тебе какая-нибудь тварь кишки. Думаешь, кто-то о тебе хоть слезинку прольёт? Да вряд ли даже похоронят по-человечески.
— И об этом можешь не рассказывать. Я жил так долгие годы. Но в последнее время всё изменилось. С тех пор, как я познакомился с Акамантом.
— Ты серьёзно? — расхохоталась Хестия, и стало заметно, что она здорово захмелела от выпитого. — Веришь во все эти его бредни про новую жизнь? Про то, что можно дать под зад высокородным, заставить их делиться с простыми смертными…
— А почему нет?
— Сказочки для дурачков! Великие дома не отдадут ни власть, ни богатства. А те, кто пытается их сковырнуть, закончат, как Руф Одноглазый и другие мятежники.
— Вот именно. Восстание Одноглазого прошло задолго до твоего рождения. Но ты слышала о нём. И оно многое изменило.
— Пфф! Да неужто? Высокородные до сих пор сидят под своими радиумными куполами в анклавах, а хему ковыряются в дерьме, обслуживая их. Что изменилось-то?
— Не спорь о том, в чем мало понимаешь, — покачал головой Харул. — Особенно с тем, кто видел старый уклад своими глазами. Аксис меняется, Хестия. Понемногу, незаметно, как подтачиваемый водой камень. И Акамант мог бы стать тем, кто проделает брешь в этой плотине. И разрушить её.
— Для человека, который, наверное, и погадить-то не может без посторонней помощи, он что-то слишком размахнулся.
Харул вздохнул.
— Тут ты права. Он очень уязвим.
— Так чего ты тогда его бросил? За ним ведь глаз да глаз нужен. К слову, если бы я всё же решилась его прирезать, это было бы не так уж сложно. При высокородных постоянно куча телохранителей, а к Обрубку можно подобраться в два счёта.
— И почему всё-таки не попыталась?
Хестия нахмурилась, глядя на костёр — будто там, в языках пламени, искала ответы.
— А хрен его знает… За убийство Обрубка мне обещали полное помилование, пятьсот таланов серебром и особую должность в гарнизоне Хамунда. Можно было бы сытно жрать и сладко спать под куполом. Наверное, до конца жизни бы хватило.
— Что ж ты отказалась?
— Дура потому что! — вспылила разбойница, но быстро остыла. — А может, наоборот, не такая уж дура. Знаю, что веры высокородным — ни на грош. И после того, как я обтяпала бы дельце с Обрубком, меня бы тоже, скорее всего, в расход бы пустили. Так надёжнее. А Обрубок… Он мне золотых гор не сулил. Но зато всё, что обещал — исполнил.
— И потому ты не хочешь с ним работать? — насмешливо спросил ведьмак.
Хестия раздражённо мотнула головой. Снова откупорила бурдюк, но, нюхнув содержимое, отстранилась.
— Сдаётся мне, твой друг плохо кончит. И на виселице окажется не только он, но и все, кто с ним связан.
— Так этого ты боишься? Странно. Ты и так объявлена розыск чуть ли не по всему Аксису. Должна бы уж привыкнуть за столько лет.
— Э, нет. Сам же говоришь — я просто воровка и убийца. И, по правде говоря, высокородным до меня дела нет. Им плевать на обычных преступников, если они не лезут под купола анклавов. Да и вообще на всех обычных людей им плевать. Но те, кто баламутит воду, как твой приятель Мэй — совсем другое дело. По всем кабакам Хамунда уже давно судачат, что он зашёл слишком далеко, ставя себя вровень со знатью.
— Что есть, то есть. Но отговаривать его, сама понимаешь, бессмысленно. Так что я просто помогаю по мере сил. В самых ответственных и опасных делах.
— А здесь-то ты зачем? — спросила воровка, демонстративно окидывая взглядом спящий лагерь. — Из-за того гелота?
— А из-за кого же ещё?
Она передёрнула плечами.