Это произошло в самом конце лета. Наползли тяжелые, как мокрая вата, серые тучи, и хлынул ливень. Он хлестал по земле, и она прямо на глазах раскисала, расползалась под ногами, коричневые комья глины липли к ботинкам. Те, кто не успел добраться до какого-нибудь помещения, жались друг к другу в случайных укрытиях. Замерли краны, им не для кого было работать — каменщики и монтажники ушли с площадок.
Парень в промокшей одежде заскочил в конторку. Со слипшихся прядей волос стекали по лицу струйки воды.
— Ну, монтажники, радуйтесь, — сказал он, на ходу выжимая куртку. — Самосвалы вам раствор сгрузили у энергоканала.
Радоваться, конечно, было нечему.
— Чем только люди думают, — забеспокоился Володя Долгополов. — Погибнет раствор!
— Не обратно же было его везти, — рассудительно заметил Семен Иванович Аброскин.
Монтажники должны покрывать бетонными плитами энергоканал, проходящий через территорию будущего цеха. Дождь помешал работе. И вот на тебе — догадались.
— Пропадет раствор, — снова сказал, словно подумал вслух, Володя.
— Может, попробуем? — нерешительно предложил Федя Журавлев. — Обидно.
Они переглянулись. Молча докурили папиросы. Знали — работа не на один час.
Ливень бурлил за окнами. Три человека пошли к выходу.
— Да вы что? Льет как из ведра, никто не работает. «Заактируют» день, и делу конец, — окликали их.
— Раствор там…
В дверях задержались на секунду и нырнули под холодные струи…
Скоро Семен Иванович замедлил шаги. Володя и Федя тоже пошли медленнее: теперь было уже все равно.
…Облегченно взревев моторами, отъезжали самосвалы. Дождь звонко бил в железные пустые кузова.
— А ну-ка, друг, давай к нам! — махнул рукой Долгополов машинисту автокрана. Кран вздрогнул и медленно пополз к штабелю бетонных плит.
Все часы, пока работали монтажники, дождь не ослабевал. Но тяжелые плиты аккуратно ложились на подкладку из раствора.
О том, как работали, много не скажешь. Все были мокрые с головы до пяток. Ноги скользили. А с неба текло…
Впрочем, теперь уже никто не вспоминает об этом. Мало ли бывает случаев…
В один их осенних дней Николай Гмызин впервые пришел на стройку не к началу смены. Пришел не на работу, а так, попрощаться. Было даже немного неловко: все делом заняты, а он стоит.
Но друзья уже обступили Николая.
— Когда уезжаешь, вояка?
— Попробуй только писем не писать!
— Вот, братцы, будет пополнение для танковых войск! Сам Коля Гмызин!
Он смеялся, стискивая в рукопожатиях дружеские ладони. Но как ни смейся, а с бригадой расставаться жалко. Ох и жалко, черт возьми! Хоть и пробыл он в ней недолго, всего одно лето, а привык.
— Знать бы раньше, — говорил он иногда друзьям, — давно бы стал монтажником. Работа здорово хорошая… Да и вообще…
«Вообще» — это значит, что люди в бригаде замечательные, друзья настоящие. Вот и судите сами, разве не грустно прощаться?
Подошел Михаил Терентьевич Гаврилов, бригадир.
— Куда после армии-то двинешь, Коля?
Николай вскинул удивленные глаза:
— Куда же, как не к вам? Я теперь на всю жизнь монтажник.
Гаврилов скрыл довольную улыбку.
— Ну, добре… Только ты смотри… Мы за коммунистическое звание боремся, так и ты тоже, хоть и в армии… В общем, понимаешь.
— Ясно, Михаил Терентьевич.
Через несколько дней оформляли список бригады Гаврилова, борющейся за звание коллектива коммунистического труда. Список аккуратный, вставлен в рамку. Синей краской — фамилии.
— Михаил Терентьич, а как же с Николаем быть? — спросил кто-то.
Казалось бы, чего спрашивать? Ушел человек из бригады, в армии служит.
— Вернуться ведь обещал, — раздались голоса.
— Парень хороший…
— Мы же его и учили.
Гаврилов кивнул. Это верно, всей бригадой учили. Монтажника из него сделали, разряд дали.
— Как ни верти, а Колька все равно наш, — решил наконец бригадир. — Нам со своими людьми рвать не годится. Записывай.
Так в красивом бригадном списке с рамочкой появилась фамилия: «Николай Гмызин». И за ней сноска: «Служит в Советской Армии».
…Честное слово, хорошо быть в такой бригаде!
Однажды Володя Кошель, секретарь комитета ВЛКСМ «Уралмашстроя», встретил в коридоре девушку с обходным листом в руках.
— Валя, увольняешься? Почему?
Девушка смутилась.
— Нет, что ты. Это так.
А через полчаса увидел ее в отделе кадров.
— Значит, все-таки увольняешься. Но что случилось?
Валя молчала. Тогда Володя сказал:
— Ты по комсомольской путевке на стройку пришла. Значит, без решения комсомольского штаба тебя не уволят. Приходи-ка сегодня на заседание. Поговорим.
Она пришла. Принесла заявление. Прочитав его, начальник штаба Володя Галанов переспросил:
— Просишь уволить в связи с отъездом мужа?
В углу засмеялись.
— Знаешь, ты извини, конечно, но… врать тоже уметь надо.
Валя вспыхнула, встала.
— Ладно, я скажу! — И прорвалась горячая обида. — Скажу! Я сюда шла и думала: настоящее дело ждет. Комсомольская стройка. Романтика. Где она, ваша романтика? Земля да бетон. Попала в бригаду, где и комсомольцев не вижу.
Штаб зашумел:
— А ты не в землю смотри, а вокруг. Увидишь.
— Тише. Товарищи… тише.
— Все равно удержать не можете, — закончила девушка.