Алые перья стрел

Под ручку чемоданчика была продета сосновая тонкая тросточка. А точнее — шпага. Шпага с узким деревянным клинком, с нехитро выжженным узором на рукоятке, с пятью торчащими сучками вместо защитной чашки — гарды. На гладком дереве клинка зеленели жидкие разводы травяного сока. И эти следы, и расчесы на ногах хозяина шпаги говорили о том, что он не обходит стороной ядовитые и колючие заросли.

Я как бы случайно взглянул на его лицо. Есть ли в нем отпечаток характера твердого и непреклонного? Мальчик царапал ногтем краску вагонного сиденья и озабоченно шевелил губами, словно тихонько с кем-то спорил. Нет, не было в его лице ничего мужественного. Славный мальчуган, но, пожалуй, слишком робкий. Из тех, кого называют «воспитанными».

Высоко среди облаков маленький самолет рассыпал горстку парашютистов. Ветер уносил белые пузырьки парашютов к темному лесу. Я проследил их путь и взглянул на мальчика: как он отнесся к неожиданному зрелищу?

Он не смотрел в окно, смотрел на меня. Взгляды встретились. Он улыбнулся просто, как знакомому, и сказал:

— Какой смешной человечек.

Я несколько секунд обалдело молчал, пытаясь сообразить, чем заслужил такую характеристику, выданную без малейшего смущенья. Но мальчик слегка опустил глаза, и я понял, что он смотрит на мой значок «Уральского следопыта» — на маленького альпиниста, весело размахивающего ледорубом. Я рассмеялся, обрадованный догадкой, и мальчишка, видимо, понял этот смех как предложение продолжить разговор.

— Вам его за походы дали?

— Нет, это редакционный. Журнала…

Я думал, он разочаруется, но он словно сразу забыл о походах. И что за журнал, тоже не поинтересовался. Быстро спросил:

— А сказки у вас печатают?

— Сказки? Н-нет… Это же не «Мурзилка».

Он шевельнул выгоревшими бровями.

— Я не про такие говорю. Ну, не про те, что для маленьких…

— А! Про фантастику?

— Ну… почти. Только это же не фантастика…

— Что-нибудь вроде «Маленького принца»?.. Слышал о таком?

Он, видимо, не слышал. Замолчал, словно слегка рассердился.

И уже будто в отместку спросил:

— А вы слышали сказку про черных лошадей?

Я признался в своем невежестве и приготовился узнать кое-какие подробности о неведомых мне черных лошадях. Но вместо этого услышал вопрос:

— Если человек читает чужие письма без спросу… это как называется?

…Сейчас, перечитывая этот диалог, я чувствую, что читателю он может показаться странным, нарочитым. Этаким литературным приемом. Придуманные сцены писать легче, чем «взятые из жизни» — своя рука владыка. Но здесь я пытаюсь воспроизвести то, что было. Просто мне трудно сейчас передать мелкие детали, подробности разговора в гулком вагоне, где пыльный воздух гулял от тамбура до тамбура… Впрочем, этот случайный маленький попутчик, удивительно ясноглазый и спокойный, задавал действительно странные вопросы.

Итак, он спросил о чтении чужих писем.

Я несколько секунд размышлял, сравнивая термины «свинство» и «подлость». Первый казался мне более эмоциональным, но менее конкретным.

Мальчик смотрел со скрытой напряженностью.

— Что же ты спрашиваешь, — сказал я. — Ты и сам, по-моему, знаешь. Гнусное это дело. Раньше за такие дела на дуэль вызывали.

— Ну вот, — откликнулся он удовлетворенно. А потом добавил: — Только сейчас ведь не вызовешь…

«А ты вызвал бы?» — подумал я. Но вслух не спросил и задал другой вопрос:

— Из лагеря едешь?

— Да.

— Ну и как там?

— Что «как»? — суховато спросил он.

— Как отдохнул? — поинтересовался я, чувствуя, что начинаю пустой «светский» разговор.

— Никак. Я ушел.

«Ого!» — подумал я и глупо спросил:

— Как ушел?

Он мог бы просто пожать плечами или сказать с усмешкой: «Очень просто. Ногами. По дороге». Но, видимо, грызло его беспокойство или, может быть, просто хотелось чьей-то поддержки.

— Из-за письма, — сказал он, глядя в окно. — А какое он имеет право читать?

— Кто?

— Начальник лагеря… Понимаете, я домой написал, что плохо там. Ну, разозлился. Потому что один раз сказку рассказал, а они дразниться начали. Ребята. Я про черных лошадей рассказал. Ну, сам придумал. Будто есть у меня такие лошади и я на них ночью путешествую, куда хочу. А там есть один такой, Вовка Михаевский. Он и начал: «Конюх, копытом стукнутый…» Ну и остальные тоже. Дураки… Я же просто так рассказал, чтобы интересно было, а они кричат: врешь! Я с Вовкой и схватился. Он, конечно, сильнее, но я ему… тоже… А нас за это купаться не пустили. И так почти не купаемся, а тут еще… Я домой начал письмо писать, ну и рассказал все по порядку: что купаться не дают, что воспитательница вредная, не разобралась, что костры не разрешают зажигать… А начальник утром на линейке начал ругаться, что я дерусь да еще ябедничаю домой… Оказывается, они там все наши письма читают перед тем, как отправить…

Я, как понял это, сразу и сказал: «Но ведь это подлость»… Понимаете, это само получилось. Как еще скажешь, если это в самом деле так называется?.. Он как закричит: «Убирайся тогда из лагеря, раз здесь все такие мерзавцы, по-твоему!» Я и пошел. Хорошо, что чемодан как раз под кроватью был, а не на складе…

— Не задерживал тебя начальник?