На солнцепеке, недалеко от развалин базилики, расположился художник. На нем серые, вымазанные краской брюки, рядом валяется вельветовая куртка и сиротливо жмутся друг к другу туфли с протертыми насквозь подошвами. На этюде художника — солнце. Оно искрится в море, дрожит в листьях высокой травы. Мраморная колоннада сияет ослепительной белизной.
Я останавливаюсь за спиной художника. Резкими движениями он бросает на холст яркие, сарьяновские мазки. Забегая то с одной, то с другой стороны, подает ему советы юркий старик в соломенной шляпе:
— Ты тень, тень брось, говорю тебе. Резче тень от колонн. Вон она какая на земле!
Художник досадливо морщится, но все-таки делает тени более резкими. Действительно, стало лучше.
— Я кой-чего в этом понимаю, — довольно говорит старик. — Сам немного балуюсь…
Он очень словоохотлив и рассказывает, что живет в Саратове, работает бухгалтером и любит живопись. Приехал отдыхать в Крым и вот встретил в Севастополе земляка, выпускника Саратовского художественного училища.
Художник в свою очередь рассказывает, что за месяц исходил весь Крым.
— Ботинки погибли вконец, — усмехается он, потирая заросший черной щетиной подбородок. — Придется продавать этюдник, а то домой не на что ехать.
Ничуть не огорченный, он смеется, блестя крупными белыми зубами. Я спрашиваю, не лучше ли продать несколько этюдов. Художник отрицательно качает головой: нет, не лучше. Этюды он заберет с собой в Саратов. На этих кусках картона он увезет с собой прозрачное море и яркое горячее солнце.
— Я подарил бы тебе этот этюд, — кивает он на синее море и белую колоннаду, — но как ты его повезешь? Ему сохнуть надо, да и в чемодан не влезет… Жаль, что ты уезжаешь сегодня.
Мы помолчали. Художник, прицелившись, бросает в колокол гальку:
— Чего молчишь? Завтра будет шторм!
Колокол отвечает низким негодующим гулом.
— Люблю писать солнце, — признается мой новый знакомый. — Потому и в Крым приехал… Яркое солнце.
— Приезжай на Урал, — говорю я, вспомнив солнечные поляны с высокими, по пояс, розовыми цветами иван-чая, тонкий березняк по берегам искрящихся рек и блеск июльского утра, когда тает на поросших мохнатым лесом горах туманная синева…
Мы обмениваемся адресами. Я уношу в кармане клочок бумаги, где написано: «Саратов, Белоглинская, 81, Виктор Мотко». Это лучший сувенир, который я привез из Севастополя. Разве сравнятся с ним шкатулки из раковин и гипсовые статуэтки, продающиеся в киосках на бульваре.
Вечером поезд уходит из Севастополя. За окнами темнота. Лишь слабо мерцает у берега Северной бухты вода и светятся синие и желтые огни на кораблях. Но в памяти — ослепительно белый город на берегу ослепительно синего моря, город — песня о суровой славе и ярком солнце, песня, которую поет море, разбивая волну о берег Херсонеса.
Если бы не звон будильника и не голос диктора, то никак не узнать, что уже утро. На улице темно, зимние рассветы слишком поздние.
В общежитиях на Пышминском тракте и в Черниговском переулке, где живут рабочие «Уралмашстроя», зажигаются желтые окна. Ребята сбрасывают одеяла, щурятся от света лампочек. Многие вчера поздно вернулись с занятий в институте или вечерней школе и в этот момент люто завидуют тем, кто работал во вторую смену и теперь может спать хоть до обеда.
Открываются двери. Шумно бьют в умывальниках струи воды. И перекликаются голоса:
— Как погода?
— Хуже вчерашней!
— Ветер?
— Как с цепи сорвался.
— Эх, черт! Если больше семи баллов, краны не будут работать.
— Может, и больше. Снег хлещет.
— И снег, и ветер, и звезд ночной полет…
— Ну, насчет звезд не знаю. Облака.
Потом идут ребята на работу. В свете фонарей бешено пляшут колючие снежинки. В конце улицы темной громадой встает строящийся корпус цеха металлоконструкций. Там уже вспыхивают ослепительные голубые огни электросварки. А в небе тихо растекается синяя вода рассвета.
Ребята идут по улицам поселка. На его западной окраине стоит красная арка. Вверху надпись: «Уралмашстрой. Ударная комсомольская стройка». Высокая арка кажется совсем маленькой на фоне громадных железобетонных пролетов. Здесь возводится цех сварных металлоконструкций. Это — лицо стройки. Когда цех будет закончен, он займет двенадцать гектаров. Не только в нашей стране, но и во всей Европе не будет равного ему по величине и мощности. Благодаря этому цеху Уралмаш втрое увеличит выпуск металлоконструкций.
Любят ребята свою стройку, гордятся ею. Они расскажут о поточных линиях в будущем цехе, о манипуляторах и специальных стендах, которые проектируют для них инженеры КБ имени Па-тона, о телевизионных и радиоустановках для руководства всеми работами. Каждый из строителей упомянет о девяноста мощных кранах, которые будут передвигать многотонные узлы и детали машин. Вес некоторых «деталек» достигнет ста семидесяти пяти тонн. Словом, чудесный цех — по сути дела, самостоятельный громадный завод.