Альпийский синдром

– Ищущий, – поправила меня Даша. – Ищущий да обрящет.

Ступили на арочный мостик: угрюмые камни, седой мох, пыль веков – все впечатлило, навеяло на романтический лад. Особенно когда Оксана Васильевна поведала, что при Вацлаве Ганском ров был заполнен водой и по нему плавали экзотические черные лебеди, привезенные из далеких краев.

Даша стала у перил, прикрыла глаза, задышала часто и глубоко. И мне, каюсь, нечто этакое привиделось…

За мостиком тропинка повернула влево и побежала вдоль высохшего рва. Деревья по сторонам были огромны, не деревья – исполины, но многие подточены временем и старостью; особо дряхлые сбрасывали сухие ветки, а умершие зияли жуткими дуплами, шелушились облезлыми стволами, качали в вышине безлистыми хрупкими ветками. Но и здесь жизнь продолжалась: в кустах, сиреневых и жасминных, копошились и пели птицы, высовывались из травы какие-то желтые, фиолетовые, розовые цветы, а на дикой яблоньке, самочинно пробравшейся в заветный парк, наливались кислые бело-розовые плоды.

– А вот пробковое дерево, – сказала Оксана Васильевна, указывая на стройный ствол с ободранной с одной стороны корой. – Полюбуйтесь, вчера были посетители. С виду приличные люди… Каждый раз просим: если так уж хочется – отломите кусочек пробки на память… А они вот как…

Подошли ближе: у корней несчастного дерева валялся огромный пласт содранной коры. Нагнувшись, я отщипнул кусочек – кора была легкой, почти невесомой и на удивление теплой, как будто оставалась живым деревом, а не умершей его частью.

– А эти цветы занесены в Красную книгу, – указала на невзрачный стебелек с крохотными бордовыми соцветиями Оксана Васильевна. – Так уж и быть, один можете подарить жене. Только он нестойкий, сразу вянет. А вот если в гербарий, как память…

Тут кто-то окликнул ее с противоположной стороны рва, из-за мостка, сваренного из металлических листов-пластин, и она с улыбкой заторопилась:

– Мне дальше не надо. Дальше пойдете вот по этой тропинке и метров через пятьдесят увидите… Там Аллея любви… Ну, где Бальзак встречался с Эвелиной… Потом они возвращались по этому мостику – он был деревянный и не гремел железом, как гремит нынешний. Мы его называем Мостиком поцелуев – они как бы целовались на нем… Или Мостиком вздохов, если она почему-то прийти не могла… Идите, туда надо вдвоем… А я сбегаю домой, за ключами от музея…

Она пошла, и когда ступила на мостик, тот на самом деле загремел, да так, что я невольно улыбнулся: какие при таком грохоте поцелуи!..

Затем сорвал заповедный цветок и с шутовским поклоном подал Даше.

– Не пахнет. Он совсем не пахнет! – поднеся стебелек с соцветиями к лицу, засмеялась она – как заливается переливчатым, дробящимся смехом счастливый ребенок. – Но такой нежный, бархатный! Вот и у меня, вот и у меня аленький…

Тут в груди у меня стало тепло и горестно, и сразу расхотелось шутить. Как ей удается, и как всегда удавалось простые обыденные вещи превращать в то, что не выговорить словами, – в чувство? Аленький цветочек… Вот и у нее – аленький… От меня…

А потом была Аллея любви – обыкновенная тропинка в обыкновенном не то парке, не то диком лесу. Но уже что-то переменилось, и Даша шла, едва слышно ступая и низко опустив голову, и в этой ее походке, и в хрупкой, как бы надломившейся шее мне внезапно открылось, что безмерно люблю – и ее походку, и склоненную голову, и детскую шею с трогательно выступавшими позвонками, и всю ее, Дашу, Дашеньку. Остановившись, я секунду-другую смотрел жене вслед, пока не замедлила шаг и не повернула ко мне любимое вопрошающее лицо. Но я уже не различал черт ее лица – только глаза, только глаза…

– Ну вот, и мы на этом месте поцеловались, – сказала она, запрокинув голову и не отрывая от меня взгляда. – Эта аллея теперь наша. Как думаешь, они не будут протестовать? Тогда… Может, здесь все-таки скажешь?..

И я наконец произнес слова, о которых Даша просила, – немо шевеля губами, но она все равно услышала, просияла и прижалась ко мне, нежно и благодарно.

21. Кузница милицейских кадров

Черных дожидался нас у бокового входа в особняк.

– Ну, как вам наш ампир? – живо поинтересовался он, глядя печально и томно, – и я вдруг подумал, что смуглостью и восточными глазами Владимир Игнатьевич напоминает индуса – факира или заклинателя ядовитых змей. – А вам, Дарья Михайловна, как вам?

– Замечательно! Слов нет, – с искренней горячностью отозвалась Даша. – Вот только запущено как-то…

– Деньги… Были бы деньги, – сожалеюще развел руками «индус». – А желание есть: порушенное воссоздать. Если не в первоначальном виде, то хотя бы приблизительно. Например, музей… Прошу за мной, сейчас своими глазами увидите… Оксана Васильевна принесла ключи, ждет… Вход с торца, чтобы студентов от занятий не отвлекать, а то бывает – приезжает группа за группой…