Альпийский синдром

В какой-то момент я почувствовал, что уплываю – и будь что будет, и пропади все пропадом! Рывком поднявшись, я сказал, что хочу пройтись, и двинулся по выгоревшей траве к плоскому зеленоватому блюду пруда. Нет-нет, сам! – жестом остановил я порыв Смуглянки отправиться вслед за мной. Она послушно села, хотя и негромко фыркнула за спиной, – и я не без злобы пробормотал сквозь зубы: ну-ну, лапонька, будешь еще у меня фыркать!..

Пруд был небольшим, не пруд, а прудик. Сонное стекло воды затянуло у берегов зеленым бархатом ряски. И берега были зеленые, с вкраплениями осеннего яда на траве, в кустах шиповника, где желто-зеленое смешивалось с алыми шишечками зрелых плодов, в дьявольском переплетении ветвей диких яблонек, усеянных крохотными янтарными яблочками. Укрывшись за кустом шиповника, я сел на траву и стал смотреть на воду. Здесь было так покойно и тихо, как если бы время замерло на миг и ничто более не могло произойти со мной, с нами. Плоская губа берега с вылизанным слежавшимся песком, вода в просветах ряски, ее вековечное стояние, какая-то неугомонная пичужка, все снующая и снующая над прудом…

Кажется, я выпил лишнего, тянуло в сон, – и я прилег, оперся скулой о руку, смежил отяжелевшие веки. Через секунду вернулся слух, и я услышал, как дышит лес; обострились чувства, и я уловил притяжение земли и шорох жизни в траве; затем накатило ощущение единства с природой, и показалось – всегда был здесь, на этом берегу, у этой воды, на этой усыпляюще-мягкой вековечной траве.

– Вот вы где! – разрушая это очарованное единство, донесся до меня, будто издалека, голос Смуглянки. – Хотите яблочко? Кисленькое, но вкусное.

«Лапонька» стояла надо мной и, как прародительница Ева, протягивала дикое яблочко, играющее янтарным блеском у нее на ладони. Я отрицательно мотнул головой: какого черта? не хочу я твоего яблочка!

– Тогда давайте купаться. Вода прохладная, сразу сон прогонит.

Куда купаться?! Надо же такое придумать – купаться!

– А я буду. Вот только купальника нет. Но это ничего, никто не увидит. Я быстро, пока они водку пьют. – Раздался воздушный шорох ткани, и снова голос: – Сейчас модно купаться топлес. Тетки злятся, шипят. Еще бы им не шипеть со своими бидонами! А я… а у меня… Женя, красивая у меня грудь? Упругая, да? Говорят – как теннисный мячик…

Я обалдело открыл глаза. Смуглянка стояла в одних трусиках, мало что скрывавших, почти прозрачных, и, расставив руки и самодовольно вздернув подбородок, всем своим видом спрашивала: ну, какая я? ну, какая?

И тут я не на шутку разозлился. Это было даже не соблазнение, это был откровенный наезд – будто танком на окоп в фильме «Баллада о солдате». А если б Дашка так, убил бы, не сходя с места, Дашку! Но с этой что возьмешь? Кто она мне? Дура с теннисными мячиками! На все, видите ли, готова – за водку и кружевные трусики!

Но всмотревшись, я несколько умерил свой благородный пыл. Девица и вправду была хороша: точеная фигурка, чистая кожа, плоский живот и два упругих теннисных мячика, которые так сладко было бы потискать.

Я и негодовал, и трусил, и облизывался, как кот.

– Хочешь потрогать? Совсем маленькие сосочки, правда?

Тут у меня едва не снесло крышу, но, пересилив себя, я едва вымолвил пересохшими губами:

– Как-нибудь в другой раз. Сегодня у меня постный день.

Но она и не думала огорчаться. Состроив хитрую рожицу – я подожду, если так, – по-кошачьи выгнула спину, сверкнула белыми зубами и неспешно натянула на смуглые плечи блузку.

Поздним вечером, ближе к полуночи, в ресторане «Центральный» все еще гремела музыка. В двадцать три ноль-ноль оркестранты ушли домой, для посетителей ресторан закрыли, но это обстоятельство никак не мешало нам с Мирошником продолжать веселиться. Правда, веселье казалось мне вялым и показушным: вот как мы умеем, вот какие мы молодцы! – а все потому, что оба были пьяны, как зюзи. Я был больше меры раскован, Мирошник налился многозначительной важностью и напоминал бронзового псевдокитайского болванчика, якобы притягивающего деньги.

Рядом со мной сидела Смуглянка, напросившаяся добраться с нами до города, да так и прилипшая, будто банный лист. Белая Моль осталась в лесу с Егором, а эта, приставучая, соглашалась на все: на квартиру так на квартиру, в ресторан так в ресторан! Правда, я больше отмалчивался, зато Мирошник был сегодня в ударе, – и Смуглянка для виду отбивалась от его рук и просила с намеком, точно была дамой моего сердца: «Женя, ну скажи ему, Женя!» И я делал «морду ящиком» и грозил Мирошнику пальцем: что это, понимаешь, за обжималки!..

Еще к нашему столику подсела после одиннадцати директор ресторана, Ася Абрамовна Виноградская, во всех отношениях женщина замечательная, если бы не улыбка летучей мыши, проскальзывающая на ее выразительном лице. Ася Абрамовна знала это, старалась лишний раз не улыбаться, но после третьей рюмки и ее пробрало – нет-нет да и поглядывала с вампирской своей ухмылкой на нас со Смуглянкой.