Альпийский синдром

Я молча заглянул через его плечо. В мягком полумраке гаража светлела облегающим платьем плотная девица с круглым щекастым лицом, покатыми плечами и большой грудью. Льняные волосы у девицы были гладко зачесаны и собраны на затылке жгутом, губы ярко напомажены, на тугой шее алели коралловые бусы, – не девица – кровь с молоком.

– Здрасьте! – без тени смущения поздоровалась девица, выплыла из тени на свет и поглядела на меня с любопытством.

– Добрый день! – отозвался я с ощущением, что невольно оказался меж двух зол: между намерением выставить дамочку вон и постыдным желанием не встревать, все оставить как есть. – Едем, Игорек! Выгоняй…

– Я позже еще приду, – сказала девица Игорьку и, проталкивая мимо меня коляску, вызывающе улыбнулась.

«Определенно, сегодня не мой день, – вздохнул я, глядя ей вслед. – Нет бы их всех да трехэтажным, чтобы засвистело, чтобы каждый сверчок знал свой шесток! Распустил! И сам расслабился! Ну держитесь у меня! Соберусь с силами и как шугану!..»

14. Гудвин, великий и ужасный

На обед я не пошел – в конце дня мне предстояло очередное застолье, на этот раз с председателем районной администрации Иваном Дмитриевичем Репкиным.

– Какие у вас планы на вечер? – без предисловий и экивоков спросил он своим отрывистым, лающим голосом, и когда я точно так же пролаял в трубку «никаких», тотчас предложил: – Давайте поужинаем. Федюк накроет в столовой рыбхоза. Нет, никого больше – мы втроем и еще Ковалик. Обещал быть сегодня в районе, хочет с вами познакомиться. Вы ведь не встречались с Ильей Ильичом? Вот и отлично. Я за вами заеду после шестнадцати.

Вот тебе и раз – Ковалик! На последних выборах в Раду он неожиданно опередил Самсонову, стал депутатом, но, каков он из себя, я понятия не имел: Ковалик и Ковалик, мне-то какое дело?! Я и с Галиной Наумовной намеренно не хотел сближаться, даже после приснопамятного сабантуя на Горке, а тут – новое лицо, человек влиятельный, близкий к руководству газовой отраслью и там, по слухам, разбогатевший. Не знаю почему – по причине строптивого характера, комплексов, природной осторожности или брезгливости – я всегда сторонился людей состоятельных, да еще при власти. Чего доброго, решат, что ожидаю от них благодеяний и покровительства. Уж лучше я как-нибудь в стороне…

А Репкин… Репкин – другое дело.

Был Иван Дмитриевич интересен противоречивостью натуры, а именно тем, чем хотел казаться и чем был на самом деле. Невысокого росточка, щуплый, в золотистых очках, он вырабатывал зычный командный голос, был крут и безапелляционен с подчиненными, требовал, чтобы его распоряжения и приказы выполнялись незамедлительно, с первого раза. Вместе с тем был он осмотрителен, осторожен, ладил с начальством и, если ситуация требовала смирения, не лез понапрасну на рожон. А еще Иван Дмитриевич трепетал перед молодой, вдвое его моложе, женой, которую увел по прежнему месту жительства у районного военкома. Трепеща перед женой, он переносил это чувство и на ее малолетнего сына, одной крови с покинутым военкомом, и баловал мальца, и задабривал, и, казалось, на самом деле полюбил. Однажды, на зимней охоте, я видел, как он усадил уставшего пасынка на закорки, так и тащил несколько километров. Подхалимы тотчас налетели: давайте понесем мы, Иван Дмитриевич! Но тот качал головой, отстранялся и тащил что было сил. Что-то трогательное было в этой картине и в то же время как будто напоказ.

В соседнем районе Репкин занимал должность начальника управления сельского хозяйства, там заматерел, управляя, бравым наскоком отбил жену у военкома и был таков. Его с повышением перебросили к нам, в Приозерск, – руководить районной администрацией.

Появившись в районе, он принялся, что называется, закручивать гайки. Перво-наперво он затеял по понедельникам планерки. Я всегда считал такие мероприятия пустой говорильней, делал вид, что их для меня не существует, – но то было прежде, при Цибульском, который в свою очередь закрывал на мою строптивость глаза. Но вот явился Репкин, и в прокуратуру пришла одна телефонограмма с приглашением на планерку, затем – другая. Черта лысого! – уперся я, и звонки из администрации прекратились. Вместо этого явился на разведку начальник райотдела милиции Демидович, исправно посещавший планерки – и в прежние времена, и теперь.

– Репкин спрашивает, почему не ходите?

– Там обсуждают вопросы борьбы с преступностью? Нет? Тогда что мне там делать? Слушать о надоях молока и уборке зерновых?

– Ну как-то… Я бы на вашем месте сходил. Все руководители хозяйств, производственники там. Кое-что можно почерпнуть…

– Как почерпнете – скажете мне.

Демидович пожал мощными, как у грузчика, плечами и удалился. А я подумал, что милиция всегда была ближе к власти, чем прокуратура, и в этом нет ничего странного и порочного: у каждого свои специфика и задачи.