Алмазы для Бульварного кольца

– Твоя худая, как у настоящего романтика. Я сразу поняла, что ты романтик, – с любовью посмотрела она на него.

– Почему ты так решила?

– У тебя кожа тонкая. Ты приехал сюда черт знает откуда, черт знает куда, чтобы помогать черт знает кому. Даже черт этого не знает. Только во власти – толстокожие люди. Поэтому и сама она справедливая, но только на словах.

Тем временем Серега вернулся с перекура и снова зашел в палату. Увидев Оливию, сидящую на краешке кровати Олега, и почти мгновенно оценив обстановку, он сказал:

– Я вижу, что укол сделан, моя помощь никому не требуется, так что я, пожалуй, поеду в отряд. Скажу Вениаминычу, что пациент скорее жив, чем мертв и даже идет на поправку, чего желает и всем остальным! – Олег и Сергей пожали друг другу руки, Погодько попрощался с Оливией и почти мгновенно покинул палату, понимая, что при таком раскладе он изначально был третьим лишним.

– …Власть никогда не бывает справедливой, – продолжил прерванную беседу Олег, давая Оливии понять, что считает начатый разговор принципиально важным.

– Это верно, но ведь она, по крайней мере, хотя бы должна к этому стремиться. Стремиться к всеобщему примирению. А оно невозможно, пока мы всех не накормим. Enquanto não houver pão para todos não haverá reconciliação, – произнесла Оливия, сидевшая в белом халате подле него, будто ангел истины, посланный свыше, чтобы пролить свет на происходящее. – Ты понимаешь?

– Примирения не будет, пока хлеба не хватит для всех. – Олег попробовал произнести сказанное Оливией на русском. – Яснее ясного!

– Ты не представляешь, как мне надоели эти жирные сытые рожи в военной форме. Я знаю, это они виноваты в гибели моего мужа и тысячи других, тех, кого они назвали «фракционерами», – затлел огонек гнева в глазах Оливии. – Наклеят на людей ярлыки, а дальше – твори, что хочешь. Ату их! Извини, мне следовало рассказать тебе об этом раньше. Трудно это все вспоминать, поэтому я и люблю больше молчать, – Оливия погладила Олега по волосам. – Да, я была на войне, служила в партизанских отрядах медсестрой, попадала под обстрелы, бомбежки, выносила бойцов и выхаживала их. – Она отпустила его голову и взяла в руки Олегову ладонь. Руки Оливии казались необычайно холодными, тяжелыми. Воспоминания обгладывали душу, что сразу же прибавило ей несколько лет, сделало взрослой, земной. Она случайно вышла за рамки, где он ее случайно встретил, и уже не узнавал.

– Мужа тогда тоже схватили, как и многих, я ходила с передачами в тюрьму, пыталась что-то о нем узнать, пока мне не сказали, что не надо больше сюда ходить. Его расстреляли.

– Ты кого-то винишь во всем этом, лично? – выдавил из себя Олег.

– Мы в таких случаях говорим о пресловутой рыбе и о том, что она гниет, как всегда, с головы. А это сам Нето – «Мангуши», «Старик», как его называл муж и все, кто входил в ближний круг вождя. Самым суровым и безжалостным из них – на самом верху, а не среди тупых исполнителей – по мнению многих выживших жертв этих партийных чисток, был Тито. Тито Шангонго. – Олег почувствовал, как в горле у него образовался ком. Оливия избавила его от необходимости реагировать на услышанное, хладнокровно продолжив свой рассказ: – Я была на восьмом месяце, только это меня и спасло, иначе и меня бы сначала затаскали по допросам, а потом так же посадили бы и казнили. После того, как родила, я стала работать в госпитале, так как дома было невыносимо, здесь хоть немного можно отвлечься от мыслей.

– Кто у тебя?

– Дочь. Сара. Ей сейчас три с половиной. Мать с ней сидит, пока я на работе. Она переехала ко мне, как только все более-менее успокоилось.

Здесь Оливия осеклась, потому что перед ее глазами появилась улыбающаяся дочь, потом скорбное лицо матери, а за ними – лицо Тито Шангонго, именно оно гарантировало ей позже, что семья ее будет в безопасности, именно Тито устроил ее на работу в госпиталь, где она тащила дальше свой крест – теперь уже Красный. Она вспомнила джунгли людей, через которые ей пришлось продираться, чтобы только увидеть Тито, как долго искала с ним встречи, понимая, что только он мог повлиять на судьбу мужа, вытащить его из тюрьмы.