Он направился к своей палате, на ходу отрывая сбоку тонкую линию конверта, чтобы достать оттуда послание. Через секунду оно оказалось в его руках. Понюхал бумагу. Прочесть решил уже в палате, чтобы никто не мешал. То, о чем писала Лиза, будто бы спонтанно переложив свои рваные мысли на бумагу, нисколько его не удивляло: он привык к тому, что когда Лиза потеряна и не знает, как себя выразить, мысли и слова льются из нее нескончаемым потоком, при полном отсутствии логики:
После стука дверь отворилась. Это была Оливия.
– Письмо от жены?
– Почему от жены?
– Глаза грустные.
– Да, пишет, что у дочери первый зуб скоро появится.
– Зачем же тогда грустить? Поздравляю, – улыбнулась Оливия так, будто новорожденный ребенок и все первые радости, связанные с его взрослением, для нее вполне обыденное явление. Или лишняя ответственность и даже обуза в эти нелегкие для страны времена?
– Я, наверное, потом зайду, – Оливия стояла в нерешительности посреди комнаты. Два шага до койки, два шага до двери.
Олега охватила безысходная и необъяснимая тоска.
– Нет, не уходи.
Он действительно не хотел, чтобы она уходила. И она это поняла. Белый халат упал с ее плеч, под ним ничего, только ночь. Оливия собирала Олега по кусочкам, когда он после выхода из окружения оказался в госпитале. Собрала по крупицам воедино, как мозаику, ведь после всего пережитого, от неимоверного стресса и физического истощения Олег не мог держать даже чашку в руках. Оливия научила его чувствовать заново. Тело Оливии, ее кожа стали тем самым лекарством, которое вернуло Олега к жизни, хотя чувства Олега по-прежнему принадлежали Лизе.
Оливия была проводником. Все равно что находиться со своим любимым человеком посредством другого. Именно она позволила ему, еще неделю назад бестелесному призраку – научиться вновь ощущать.
В тот день в его дневнике появились новые записи: