Алмазы для Бульварного кольца

Из отца лишней эмоции и тем более письменного слова было не выдавить. Хотя писал он очень красиво, почти каллиграфически, несмотря на свои всего лишь четыре класса начальной школы, которую пришлось бросить из-за войны и необходимости зарабатывать на жизнь. В 14 лет он уже стоял за токарным станком, а в 15 ему однажды довелось «подкормить», как он выражался, отца привезенной из деревни мукой, разведенной в теплой воде. Тот служил в ополчении под Москвой, где они рыли окопы, а казармы их оказались в паре километров от дома. Увидев родителя в потрепанной солдатской шинели и в тряпичных обмотках вместо сапог, родной сын его поначалу не узнал: дед, с которым сам Олег никогда не виделся, почему-то выглядел непривычно толстым и неповоротливым, как нынешний космонавт. «Ничего себе они там на фронте жируют!», – поделился отец со своим старшим братом. На что тот резко и раздраженно процедил сквозь зубы: «Заткнись, дура! Это он опух! От голода».

В письмах Олег отвечал всем довольно сдержанно, стараясь не комментировать личную жизнь. Как и его родители, он прекрасно знал о прозрачности почты, знал, что письма читают не только близкие, но и другие люди, которые следуют инструкциям и живут приказами. Послания на родину были наполнены рассказами о погоде, о местном укладе жизни и обязательно венчались позитивной концовкой, типа:

Лиза, Дорогая, не жди милости от природы и от людей. Будь добра, улыбайся. Ибо улыбка твоя – это и есть лето!

Очередным пришедшим из Анголы письмом была открытка ко дню рождения:

Привет, моя хорошая! Ну вот и настал этот день! Поздравляю тебя С Днем Рождения!! Даже не знаю, что тебе пожелать в этот день, я у тебя уже есть. Знаю только точно, что ты очень хороший Человек, самый лучший для меня… Женственности в тебе с избытком. Я пожелаю тебе… мужества (мужественности). Немного… чтоб стойко переносить все тяготы и лишения, которые выпадают осадками в твоей душе. Самое кошмарное из которых – мое отсутствие. Я знаю. Говорят, что стоящим людям Господь дает большие испытаний, страданий и сил, чтобы они стали еще прекраснее.

Будь такой же красивой и обаятельной, как всегда; жизнерадостной, веселой и озорной; не болей депрессиями и другими болезнями! Желаю тебе спать по ночам сладко и просыпаться с улыбкой на губах в моих объятиях.

Целую! Обнимаю! Твой ангольский муж Олег.

Письма из дома до военной миссии шли от недели до двух, а до бригады, конечно, гораздо дольше – бывало, что и до месяца. Если только им не «давал пинка» в Луанде, куда они первоначально прибывали, какой-нибудь приезжавший в Ондживу командировочный. Они отправлялись не на конкретный адрес в Союзе, а на закодированный почтовый ящик. Письма из Анголы, Эфиопии и других горячих точек, где были наши военные советники, прибывали в так называемую «Десятку» и оттуда, уже из Москвы, они переправлялись к адресатам. Легко можно было предположить, что таким образом письма люстрировались, проверялись на благонадежность и охрану гостайны цензором-особистом. Как несколько позже Олег узнал от кубинцев, они и вовсе отправляют и получают письма, даже не запечатывая, зная, что их содержание все равно просматривается. Олег как-то, шутки ради, положил в конверт внешпосылторговский рубль – «чек» из тех, что отоваривали в «Березке». И хоть купить на него там было нечего, до адресата то письмо так и не дошло.

* * *

Из жизни в бригаде среди множества прочих Олегу запомнился один смешной, но чуть не ставший трагедией эпизод – как, впрочем, многое в ангольской жизни.