Алмазы для Бульварного кольца

– Хорошо. Я не буду спрашивать других, я спрошу тебя: почему моя жена не может сказать подругам, что ее муж работает в Африке, помогает местному населению отстраиваться в условиях затяжной гражданской войны и защищать свою страну от тех, кому это не нравится? Вот скажи, какого хрена для посторонних мы, комсомольцы, здесь называем себя членами «физкультурной» организации, а коммунисты проводят, видите ли, не парт-собрания, а собрания «профсоюзной» ячейки? Потому ли только, что, – Олег попытался изобразить голос диктора Кириллова – в соответствии с международными договоренностями, деятельность советских политических объединений запрещена за рубежом? Или же потому, что мы и наши бесценные руководители, – он снова перешел на псевдодикторский баритон, – во главе с товарищем Генеральным секретарем ЦК КПСС, председателем президиума Верховного совета на самом деле хорошо понимаем, что делаем здесь что-то недостойное, неправильное, неприличное? Нет, – лицо его в одну секунду стало чересчур серьезным и оттого еще более комичным, – во всем этом в равной степени неправы и мы, и они. И мы, и они… И я, и она…

Олег вдруг уставился перед собой в одну точку и стал исповедоваться ей, невидимой, словно иконе:

– Слышишь Лиза, я тоже не прав из-за того, что это произошло с тобой! А ведь это уже случилось, просто ты еще об этом не знаешь! Не знаешь!.. – В пьяном исступлении Олег стал колотить голым кулаком в стену, продавив в ней внушительную вмятину. – Как, Гриша? Как? – он вновь вернулся из минутной прострации в реальность. – Помнишь того летчика, ангольца, с которым я был в плену? – Олег был на сильном взводе. Слова его, как трассирующие пули, вылетали из обветренных губ, оставляя след. – Я все время спрашиваю себя: за что они его? Ты можешь мне ответить, за что?..

– За революцию. А мы здесь помогаем братскому народу. Нам так всегда объясняли – и в школе, и в кино, и в книжках.

– Вот, я тоже раньше так говорил. И ты знаешь, когда меня перещелкнуло? Когда мумию Нето обратно в Москву везли, чтобы надеть ей очки: мол, его здесь без них никто не признает. Все революционеры в розовых очках. Все! Мы в том числе, – нервно засмеялся Олег, потом замолчал. Глаза его нервно и возбужденно блестели. – Гриша, Гриша, я чувствую себя человеком, которому вот так же отрубили руки. Хрясь! Но свои. Свои же люди!

– Олег, ты, по-моему, бредишь. Успокойся!

– Это раньше я бредил. О какой братской помощи ты говоришь? Лозунг этот – дешевка, в которую и сам я верил: не нужны им ни алмазы ангольские, ни нефть. Им просто надо заразить своей красной малярией всю Африку. Вот если бы они, аскеты и бессребреники, думали не о мировой революции, а о том, как бы самим зажить получше да побогаче, да как детей пристроить учиться где-нибудь в Англии… Может, когда они нажрутся до отвала, тогда и нам вслед за ними будет легче и свободнее? Может, за границу начнут выпускать без выездной визы?

– Да брось ты, Олег. Они там наверху о народе думать не будут: ни когда всю жизнь спят на досках или ходят в одном френче, как Сталин, ни когда лоснятся от жира и богатства. – Григорий встал и поплотнее, от посторонних ушей, прикрыл входную дверь.

Олег тем временем, словно не слыша его слов, продолжал выдавать накипевшее за месяцы раздумий, наив-но полагая, что его нетрезвые откровения никому до этого не приходили в голову:

– Да, ты и сам прекрасно об этом знаешь, так просто удобнее верить в светлое будущее. А у меня не только будущее, у меня как будто земля ушла из-под ног. Была Родина – и нет ее. Точнее сказать, меня у нее нет. Продала с потрохами. Им ведь откровенно плевать на нас, Гриша!

Олег, хоть и пытался что-то доказать, все больше путался в словах и мыслях, будто их вырывали из разных уголков его мозга, беспорядочно и наобум:

– …Москва перед Олимпиадой, ты помнишь ее? Как они надраивали эту свою ржавую красную машину до блеска, лишь бы произвести впечатление? Не столица огромной страны, а кустарная фабрика по производству ярких, но дешевых впечатлений, где каждый мелкий чинуша мнит себя творцом истории, а каждый мент – одновременно прокурором, палачом и судом присяжных в одном лице.

А Высоцкий? Как они хотели зарыть, закопать его поскорее и поглубже, чтобы никто и никогда не услышал больше его голоса. – Олег снова высвободился из рук Григория: – Ведь мне только отсюда, из Анголы, где рядом ни близких, ни родных, все вдруг стало видно как на ладони, это их лицемерие и вранье. Тех, кто отправляет тебя в «командировку». Когда войной то место, куда тебя заслали, не называется. Хотя там так же гибнут люди. И не только от пуль и взрывов, а от вполне себе гражданских дизентерии и воспаления легких, от этой чертовой малярии!